|
– Однако, сестра, нужно признать, что она в самом деле очень хороша, – сказал старший брат. – Конечно, и гораздо красивее тебя, сестра, – отозвался Робин, – тебя это и злит. – Ладно, ладно, не в этом дело, – перебила его сестра, – девчонка недурна, и она знает это; незачем ей об этом твердить и возбуждать в ней тщеславие – Речь идет не о тщеславии, – возразил старший брат, – а о том, что она влюблена. Сестры, по видимому, думают, что она влюблена в собственную особу. – Я так хотел бы, чтобы она была влюблена в меня, – сказал Робин, – я мигом бы успокоил ее страдания. – Что ты этим хочешь сказать, сынок? – встревожилась старуха. – Как можешь ты говорить такие вещи? – Неужели вы думаете, матушка, – чистосердечно заявил Робин, – что я позволю бедной девушке умирать от любви ко мне, находясь от нее так близко? – Фи, брат, – вмешалась младшая сестра, – как можешь ты говорить это? Неужели ты возьмешь девчонку, у которой нет ни гроша за душой? – Помилуй, сестрица, ведь красота то же приданое, а добрый нрав и подавно. Желал бы я, чтобы у тебя была половина такого приданого, – сказал Робин, сразу заставив ее замолчать. – Мне кажется, – проговорила старшая сестра, – что не Бетти влюблена, а мой братец. Удивляюсь, как он не открыл своих чувств Бетти; ручаюсь, что она не скажет нет. – Женщины, которые уступают, когда их просят, – сказал Робин, – головой выше тех, которые уступают прежде, чем их попросят. Вот тебе мой ответ, сестрица. Сестра была задета и с гневом заявила, что терпеть дольше невозможно: пора разделаться с девкой, – она подразумевала меня; правда, болезнь не позволяет выгнать меня вон сейчас же, но она надеется, что отец и мать позаботятся о том, как только я встану с постели. Робин возразил, что это дело хозяина и хозяйки дома, которым не пристало слушаться такой неразумной особы, как его старшая сестра. Дело этим не кончилось; сестра бранилась, Робин отшучивался и издевался, а положение бедной Бетти в семье сильно ухудшилось. Когда мне обо всем рассказали, я разрыдалась, и старая дама поднялась ко мне, услышав, в каком я состоянии. Я пожаловалась ей на жестокость докторов, высказывающих предположение, для которого у них нет никаких оснований, – жестокость, особенно чувствительную при моем положении в семье; выразила надежду, что мной не совершено ничего, что подрывало бы ее уважение ко мне или давало повод для раздоров между ее сыновьями и дочерьми; сказала, что у меня на уме скорее гроб, чем любовь, и умоляла не менять доброго мнения обо мне из за чужих грехов. Старая дама чувствовала правоту моих слов, но сказала, что раз в доме произошла такая ссора и ее младший сын наговорил таких глупостей, то она просит сделать ей одолжение, ответить откровенно на один вопрос. Я заявила, что отвечу со всей прямотой и искренностью. Тогда она спросила, было ли что нибудь между мной и ее сыном Робертом. Я ответила с самыми торжественными уверениями, на какие только была способна, и притом совершенно правдиво, что между нами ничего нет и никогда не было; сказала, что мистер Роберт болтал и шутил, по своему обыкновению, и что я всегда относилась к его словам так, как он, мне кажется, сам к ним относился, то есть считала, что они говорятся на ветер и лишены всякого значения; я поклялась, что между нами не произошло ровнехонько ничего такого, на что она намекает, и что люди, внушившие ей эти подозрения, причинили мне большие неприятности и оказали плохую услугу мистеру Роберту. Старуха осталась вполне довольна, поцеловала меня, стала ласково утешать, велела заботиться о своем здоровье, ни в чем себе не отказывать – и с тем удалилась. Но, сойдя вниз, она обнаружила, что ссора между сестрами и братом разгорелась пуще прежнего; девушки были взбешены его словами о том, что они некрасивы, что у них никогда не было поклонников, что никто не искал их любви, а, напротив, сами они бесцеремонно готовы сделать первый шаг, и тому подобное. |
