|
Она знала, что они там, даже проснувшись и понимая, что такого не может быть. В кафе и на автобусных остановках висели плакаты: серые фрицы, затаившись под скамьями и кофейными столиками, подслушивали, готовые выскочить из засады. Если придут немцы, мир погибнет. Но их прихода наяву она вообразить не могла. Ей снилось, что немцы схватили родителей, связали и бросили в яму посреди темного леса, а может – Железного леса. Родители лежали среди гнилой коры и веток, связанные и беспомощные. Немцы в серых касках шныряли хлопотливыми тенями, делали что-то с веревками и железом – а что делали, непонятно. Сама она пряталась у края ямы, глядя вниз на испуганных пленников и не хотела, не хотела знать, что затевают немцы. Девочка понимала: страх – это когда родители беспомощны. То была пробоина в стене, защищавшей ее самое обычное, как казалось ей, детство. Ей снилось то, чего она не знала наяву: родные растеряны, им страшно. Она была девочка думающая и со временем сумела это понять. Она привыкла, что новое знание дарит силу и удовольствие, но от этого открытия ей сделалось больно.
Она задавалась вопросом: кто же они, эти мудрые и добрые немцы, написавшие «Асгард», чтобы собрать и сохранить «германские мифы и верования»? Чей голос рассказывал ей эти дивные истории и тактично подсказывал толкования?
Фригг
Фригг целый мир заставила пообещать, что не будет ее сыну Бальдру вреда от огня, воды, железа и других руд, камней, земли, деревьев, недугов, зверей, птиц, яда, змей. Тоненькая девочка пыталась вообразить, как это было. На картинке Фригг была высокой, статной, властной, в короне, с длинными бледными волосами, подхваченными ветром. У нее была тугая рубаха-кольчуга, богатая юбка и неправдоподобные сандалии из ремешков на греческий манер. Так что же, она на колеснице объезжала мир или отправилась пешком? У девочки воображение было зрительное и шло от слов на бумаге – такой уж она родилась. Ей виделось, как богиня летит по небу в колеснице, взывая к облакам-мыслям Имира, к ветвистым молниям, к граду, снегу и потопу, молит их не вредить ее сыну, а те прерывают на миг свой бег, падение и пылание, чтобы дать согласие. А иногда богиня представлялась ей идущей по крутым тропинкам в горах, испещренных расселинами, там, где, по словам немецкого писателя, из пугающего хаоса камней люди творили богов и инейных великанов-хримтурсов. Окруженная золотым мерцанием, богиня бесстрашно говорила с этими дикими громадами, просила не вредить Бальдру. И снова все затихало на миг, и снова звучало «мы согласны». Тогда богиня устремлялась вниз к корням гор, в темные подземные пещеры, где драконы и огромные черви глодали корни Мирового ясеня. Заклинала не только этих тварей, но сами мерцающие стены пещер, кремневый песок и базальт, прожилки железа, олова, свинца, золота и серебра, тонким узором проницающие камень. Просила красную лаву, бурлящую в подземных озерцах, бегущую струями среди клубов пара и застывающую пемзой. Просила сапфиры, алмазы, опалы, изумруды, рубины. Тоненькая девочка в экстазе воображения слышала, как все эти неживые вещи шепчут, скрипят, шелестят – обещают. Все они были части одного мира, и никто из них не повредил бы Бальдру Прекрасному. Иногда девочка воображала зверей, стоящих рядами, словно перед отплытием Ноева ковчега или на шестой день творения. Там были звери гладкие и мохнатые, с оскаленной пастью и грозными клыками. Черные пантеры, пятнистые леопарды, полосатые гиены, львы на мягких лапах, тигры (огненный зрак поэта Блейка), беспокойные шакалы и, конечно, волки, серые волки, неутомимые преследователи, союзники воображаемого врага. Все они дали клятву богине Фригг, как дали ее воющие бандерлоги, утконосы с отравленными когтями, медведи на льдинах и в джунглях, чьи добрые морды скрывают их злобный нрав. Обещали и хищники, таившиеся в живой изгороди: ласка, горностай, барсук, хорек и полевка. Эти звери – никакая не родня крольчатам, бельчатам и прочим, умильно слушавшим Иисуса на лесной полянке. |
