|
Глядя вслед мужу, Кэтрин с грустью думала о том, что, люби ее Колин хоть чуть чуть, она отвечала бы ему взаимностью и даже прощала все его любовные похождения. Нечего и говорить, что он был к ней сильно привязан, ценил свой уютный дом и был горд от сознания, что все мужчины ему завидуют. Но Кэтрин готова была поклясться, что к своему коню он испытывал куда более сильное чувство. Его конь. Только сейчас Кэтрин осознала, что произошло, и обратилась к груму: – Капитан взял лошадь полковника Кеньона? – Да, – ответил Эверетт. – Он не хотел рисковать Цезарем, и полковник предложил ему свою лошадь. О Боже, как это похоже на Колина! Надеяться на удачу в бою даже не с самым лучшим конем. И как типично для Майкла – позаботиться о другом. Ошеломленная Кэтрин повернулась к Энн, и обе женщины направились к дому. Там они прошли прямо в столовую, и Энн налила в рюмки бренди. Отпив половину, она сказала в сердцах: – Почему, черт побери, какой нибудь фанатик не выстрелит в Бонапарта? Одной пули было бы достаточно, чтобы избавить человечество от неисчислимых страданий! Кэтрин мрачно улыбнулась: – Потому что это неблагородно. Так считают мужчины. – Глупцы. Энн потерла виски. – К разлуке невозможно привыкнуть. – С Кеннетом я так и не попрощалась. – Кэтрин вздохнула. – Я говорила тебе, что два дня назад попросила его нарисовать всех обитателей этого дома? Мне следовало сделать это раньше. Он согласился, но времени не хватило. Энн подняла голову: – Ты уверена? Еще раньше я заметила вон там, на столе, две папки, но мне было не до них, и я даже не взглянула. Они подошли к столу и в верхней папке нашли записку для Кэтрин. Кеннет просил прощения за то, что не смог лично вручить ей рисунки, и сообщал, что вторая папка предназначается Энн. Кэтрин стала просматривать рисунки. Они были превосходны, особенно портреты детей. На одном Эми, смеясь, качалась на ветке в саду позади дома. Кеннет великолепно передал в рисунке присущую девочке смелость. А вот Колин. Этакий лихой самоуверенный красавец. Цезарь обнюхивает его, а Колин хохочет. Наконец она увидела Майкла, и сердце ее сжалось. Несколькими штрихами Кеннет сумел передать его силу и острый юмор, благородство и ум – все, что произвело на Кэтрин неизгладимое впечатление. Самым неудачным получился автопортрет. И дело было вовсе не в сходстве. Портрет производил какое то неприятное, тягостное впечатление, без какого бы то ни было намека на полет фантазии или грубоватый юмор, характерные для Кеннета. Видимо, нелегко рисовать самого себя. – Взгляни, – произнесла Энн дрожащим голосом и показала Кэтрин рисунок с изображением ее семьи в саду. Джеми сидел верхом на отце, будто на коне, а Молли, устроившись рядом с матерью, с видом превосходства смотрела на младшего брата, в то же время тайком подкармливая Клэнси пирожным. Кэтрин рассмеялась. – Спасибо Кеннету. Подумать только, во всей этой суматохе не забыл отобрать для нас рисунки! Чарльза Кеннет нарисовал в форме с кивером, украшенным плюмажем, и торжественным выражением лица человека, который прошел войну, но не ожесточился. – Через века потомки Моубри, глядя на этот портрет, получат полное представление о том, каким был их прапрадедушка. – И будут гордиться тем, что состоят с ним в родстве. – Я больше не буду плакать, – сказала Энн, прикрыв глаза рукой. – Не буду. Наступило молчание. Вдруг издалека донеслась барабанная дробь. – Все равно мы не сможем уснуть, – произнесла Кэтрин. – Давай отправимся в центр города, посмотрим, как идут войска. Энн согласилась, и они пошли в дом переодеваться. В это время из своей комнаты выглянула Эми. – Папа уехал? – спросила она. – Да. |
