Она закрывает шторку иллюминатора.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ДЖУБИЛИ

Я ПРОДОЛЖАЮ ДЕРЖАТЬ нацеленный на окно пистолет еще в течение минуты после его ухода. Я не знаю, почему… но я не собиралась стрелять в него, и мы оба это понимаем. Может, это просто напоминание. Кто я и кто он. О том, как все должно быть между нами. Мы должны смотреть друг на друга только через дуло пистолета.

Сердце стучит будто я в центре схватки, сбитая с толку, с мучительной болью в груди. Как он посмел, как он мог быть таким глупым, чтобы вернуться, да еще так скоро после инцидента в городе? Возможно, я и не дала его описание командиру, но той ночью был полный бар солдат, у которых был бы хороший шанс узнать его, если бы они увидели его снова.

Я заставляю руку расслабиться, позволяя пистолету упасть на одеяло, ослабляя сжатые пальцы. Я держала пистолет слишком усердно. Эмоциональная реакция. Я морщусь, вставая на ноги, и тянусь к фляжке, брошенной на стуле.

У меня нет ни сил, ни желания иметь дело с его гормонами… или с моими, если на то пошло. О чем он думал, что я просто растаю в его руках? Затею трагическую и драматическую историю о звездных влюбленных на охваченной войной планете?

Я должна была рассказать ему об обнаруженном чипе. Это доказательство того, что он не сумасшедший, что там что-то было на той ничейной земле. И хотя это не может быть полномасштабным заговором, о котором он твердит, но он не так уж и неправ. Но как только я скажу ему, что он прав, мы будем связаны еще больше, чем сейчас. У него тогда будет основание подвергать нас обоих опасности с этой нелепой мыслью, что мы на одной стороне, что мы можем быть союзниками.

Я делаю долгий глоток из фляжки. Но вдруг этого становится недостаточно. Так что я выплескиваю воду на лицо, провожу руками по щекам, глазам и рту. Пытаясь избавиться от запаха его близости, ощущения его пальцев на моей щеке, мягкого, как перышка, прикосновения его дыхания.

Но никакое омовение не избавит от этой истомной тоски в его голосе, воспоминания о том, как он смотрел на меня.

Я бросаю фляжку на кровать и подхожу к окну. Там ничего не видно, только тьма. Ни звезд, ни лун — ничего на Эйвоне. Только вязкая чернота простирается на оставшуюся часть базы и уходит в болото. В своем воображении я вижу биолюминесцентный дикий огонек из пещеры, расцветающий на фоне ночи и обманывающий мои глаза. Неудивительно, что люди верят в блуждающие огоньки.

А потом, внезапно, появляется свет. Нежно-оранжевый, распускающийся где-то вне поля зрения, но отражающийся на ближайших ко мне зданиях, и пойманный дождем, так что на мгновение, я могу разглядеть отдельные падающие капли.

Затем все здание сотрясается от оглушительного грохота, который отбрасывает меня от оконной рамы, посылая осколки боли через ребра. Уши звенят и слепая от темноты, я еле стою. Взрыв.

Моя первая мысль, когда я пытаюсь заставить ноги двигаться: Флинн. Разум пуст и не желает представлять, что он попал под взрыв.

Я двигаюсь прежде, чем у меня будет время на что-то еще. Я надеваю боевой костюм на одежду, хватаю пистолет, влезаю в ботинки и несусь за дверь, пока не устремляюсь к пламени, поднимающемуся на другой стороне базы — вот что происходит со мной.

Может, Кормак не знает своих людей так хорошо, как он думал. Может, это начало войны.

Когда я достигаю места, передо мной разворачивается хаос. Это одна из казарм, и я не могу перестать думать о последствиях взрыва в здании, полном спящих солдат. Мои глаза привыкли к хаосу, и я, приближаясь, отодвигаю в сторону рыдающего гражданского.

Половина зданий исчезло, превратившись в обломки, а остальные охвачены яростным огнем. Зловоние сожженной пластмассы и древесного композита обжигает внутреннюю часть носа, когда я пытаюсь перевести дыхание.