Они были там. Аристократический подчерк Колина. Чернила немного выцвели и были почти коричневого цвета, но достаточно интенсивные, чтобы его строчки чуть ли не засветились. Два письма, две записки. Доказательства. У меня были доказательства.

Поспешно я снова их сложила, убрала назад в металлический ящик, заперла и отнесла их на законное место на шифоньере. Внезапную мысль о том, что я сама сочинила эти строчки в своем летнем безумии — в семье Штурм было возможно все — я настойчиво отметала в сторону. У меня не было ни бумаги Верже, ни чернил каракатицы. Нет, все это было доказательством, и покончим с этим. Скверно уже то, что я полночи сидела перед шифоньером и боролась сама с собой.

Теперь я выиграла и могла отправляться в дорогу. Так тихо, как только было возможно с тяжелым чемоданом в руке, я прокатилась по лестнице вниз и на улицу во двор. Я не хотела будить маму. Заботливо я включила в машине отопление, чтобы мои уродливые твари не умерли от холода, когда я оставлю их в багажнике машины. Затем я оттащила аквариумы и террариумы вниз.

Во время моей второй вылазки по лестнице вверх и вниз проснулась мама, несмотря на то, что я старалась быть тихой. Молчаливо скрестив руки на груди, она мерзла или не одобряла то, что я делала? Она наблюдала, как я несла одно чудовище за другим на рассвете в прозрачных ящиках для перевозки, которые я купила еще вчера, размещала почти нежно между ящиком с водой, террариумами и аптечкой. В багажнике теперь было достаточно тепло. Все же Берта раздраженно прыгала на стенку ящика, когда я принесла этот последний, чувствительный груз в машину, и на одну страшную секунду моего носа достиг затхлый запах Тессы. Я замерла и сделала глубокий вдох и выдох. Мама выжидательно наблюдала за мной.

— Завтракать не будешь? — немногословно спросила она. Я повернулась к ней и увидела, что она плакала. Я только покачала головой. Во рту пересохло, а язык, казалось, прилип к небу. Я не хотела есть, и говорить тоже не могла. Мы нехотя обнялись, не особо при этом приблизившись друг к другу.

— Береги себя, Эли, — сказала мама, но казалось, она не верила в то, что я приму ее совет во внимание после того, как полностью проигнорировала его летом.

Прежде чем я опустила ручной тормоз и включила скорость передач, я вставила новый Моби-диск в магнитолу. Он помог пережить мне зиму, и я горячо надеялась, что он сделает поездку в Гамбург терпимее. У меня не было навигационной системы, только карта, которую я не смогла бы нормально посмотреть во время езды. Мама записала мне адрес Пауля, но я не заглядывала так далеко в будущее. Когда я буду уже в Гамбурге, был мой девиз, то и остальное решится само.

То, что само по себе ничего не решается, стало ясно на автостраде. Асфальт был гладким и скользким, как лед. Колеса как-то странно вибрировали, а медленный, как черепаха, трактор передо мной сводил меня с ума. Раздраженно я начала свой самый первый обгон. Встречная полоса, в конце концов, была свободна.

Я нажала на газ, а все остальное уже не зависело от меня. Внезапный рывок сдвинул зад Volvo в сторону. Колеса пронзительно завизжали, когда я в панике надавила ногой на тормоз. Почти элегантно универсал покрутился вокруг своей оси, в то время как трактор чудом проехал мимо хвостовой части машины, а морда машины заехала на проселочную дорогу, ответвляющуюся от шоссе. Там заглох двигатель. Затем произошел короткий, но неожиданный удар, из-за которого я ударилась лбом о руль.

— И снова на несколько клеток головного мозга стало меньше, — поставила я диагноз, прежде чем мое тело поняло, что случило. Мое сердце подпрыгнуло до самого горла и отчаянно попыталось разорвать его.

— О, Боже, — застонала я.

Внезапно мне стало так жарко, что я трясущимися пальцами отстегнула ремень и сняла куртку. Затем мой мозг пережил смерть своих клеток и в тот же момент объяснил мне, где я нахожусь.