– Меньше базланьте, – одернул их Зубач. Морда остался в тюрьме, и он явно претендовал на лидерство. – Можешь делать – делай, а метлой мести не хер!

– Точняк, – поддержал его Драный, четко определивший, куда дует ветер.

Начальник конвоя взял у помощника первую папку с личным делом.

– Боков!

– Иван Николаевич, – донеслось из серой массы зэков. – Пятьдесят шестого года, село Колки Одинцовского района, статья сто сорок четвертая часть вторая, срок четыре года.

– Пошел!

Долговязая фигура побежала по веревочному коридору, псы зашлись в лае, у темного проема конвоиры приняли арестанта и привычно забросили его в нутро вагонзака.

– Галкин! Пошел!

– Камнев!

– Зоткин!

– Шнитман! Пошел!

Маленький округлый человечек с объемистым мешком в руках неловко затрусил по проходу.

– Быстрей! Андрей, пошевели его!

Сержант отпустил поводок, черный комок ненависти молнией метнулся вперед, клацнули челюсти, раздался крик, поводок вновь натянулся, оттаскивая хрипящего пса на место.

Приволакивая ногу, человечек побежал быстрее и, с трудом вскарабкавшись по ступенькам, скрылся в вагоне.

– Вольф! Пошел!

Погрузка закончилась довольно быстро. Хотя этап был небольшим, набили как обычно – по пятнадцать человек в зарешеченное купе. Привычная тюремная вонь, теснота, исцарапанные неприличными надписями стенки… Знающая свое место перхоть привычно лезла наверх, Расписной, как подобает бывалому бродяге, уселся на нижнюю полку. Так же уверенно устроились внизу Катала и двое незнакомых, синих от наколок босяков. Ко всеобщему удивлению, здесь же расположился и полный, похожий на еще не подрумяненного в печи Колобка Шнитман. Устроившись у решетчатой двери, он закатал штанину и деловито осмотрел укушенную ногу.

– Вот гады, что делают, – людей собаками травят! – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Колобок, промакивая несвежим платком слабо кровоточащую царапину. – Хорошо, что я успел отдернуться, а то бы до кости прокусила!

– Глохни, чмо базарное! – цыкнул босяк. – Какого хера ты тут расселся? Наверх давай!

– К нам лезь, Сидор Поликарпыч! – раздался сверху голос Драного. – Посмотрим, что у тебя в сидоре!

Но, к еще большему удивлению зэков, Колобок не сдвинулся с места и даже позы не изменил, пока не обмотал платок повыше щиколотки. Потом внимательно посмотрел на босяка и негромко спросил:

– Вы, извините, кто будете?

Босяк чуть не потерял дар речи. Шнитману было под пятьдесят. Круглая голова, торчащие уши, близоруко прищуренные глаза, тонкие, полукружьями брови, висячий, с горбинкой нос, пухлые и бледные, будто из сырого теста щеки. На его физиономии было крупными буквами написано, что он первоход, пассажир с экватора, фуцан, лох. Но лохи так себя не ведут!

– Я?! Я Саня Самолет! А ты кто?!

– А я Яков Семенович Шнитман из Москвы…

– Семенович?! В рот тебе ноги! И дальше что? Дальше что, я тебя спрашиваю?!

– Да ничего. Вот познакомились. А дальше – поедем куда повезут.

– Я тебе щас башку отобью! Лезь наверх, сказали!

Колобок помотал головой:

– Мне здесь положено. С людьми.

Самолет заводился все больше и больше. Испитое лицо покраснело:

– С катушек съехал, мудила хренов?! Ты что гонишь!

– Я повторяю то, что мне люди сказали.

– Какие люди?!

– Сеня Перепел, например.