Кое-как выбралась из объятий мужа — тяжёлый, зараза! — и затеплила свечу.

Свен заворочался, забурчал что-то недовольно.

Пол холодный, и в душ хочется. А душа нет. Хожу тут теперь, мужем пахну, всем и сразу.

— Ты куда?

Проснулся-таки, подслеповато смотрит.

— Тебя лечить. Руку покажи. Вот зачем мебель крушил? — укоризненно покосилась на разбитый табурет и осколки глиняной миски. Как только за дебош не забрали? Хотя, тут такое — мелочи жизни.

Свен замотал головой, силясь понять, о чём я вообще. Потом сообразил и велел не заниматься глупостями.

— Надо и в столице угол завести, — зевнул муж и призывно распахнул простыню: иди, мол, под бок. — Хотя бы над лавкой. Ты как, смотрела её?

— Угу, всё хорошо.

Говорить о делах совсем не хотелось. Спать тоже.

Игнорируя недовольное сопение мужа, сотворила из подручных материалов бинт и потребовала выдать заживляющую мазь.

— Я тебе баба, что ли? — обиделся Свен, даже весь сон слетел. Сел и буравил взглядом. — Ложись, говорю.

— Свен, — назидательно начала я, — многие болезни передаются…

— Трахну, — пригрозил супруг и мстительно добавил. — И с утра тоже.

Смекнул, что я это дело не очень люблю, теперь пугает. Да пусть его, не так уж плохо. Словом, угрозу проигнорировала. Тогда Свен выполз из кровати, сграбастал и насильно водрузил на супружеское ложе. Только к долгу приступать не спешил. Не выдержав, даже спросила, в чём дело.

— Что толку-то, если ты в потолок смотришь. Вот одного не понимаю, — Свен потушил свечу и привалился плечом, — чем малайонец лучше?

— Ничем, Свен, — вздохнула я и закрыла глаза. — Ничем он не лучше, — повторила, прислушиваясь к ночным шорохам, — порой даже хуже.

Муж напрягся, весь обратился в слух. Ну да, всегда ведь был Андреас, а теперь свергли кумира с пьедестала.

— Ты лучше, успокойся, — чуть улыбнулась, хотя настроение для улыбок неподходящее. — Любящий, верный, хозяйственный. И честный. А это самое главное, без честности всё — карточный домик.

Именно так. Как только перестала верить Андреасу, перестала любить. Остались только угли.

Теперь точно знала, замуж за малайонца не выйду. И видеть его не желаю. Не нужны оправдания, красивые слова.

А ведь всё начиналось, как в романе. И Андреас был такой хороший, благородный. Бескорыстно спасал, защищал, боролся. Ради меня, не ради денег, как Свен. А в итоге Свен чужие юбки не задирает, а Андреас за выплату долга баронессе продался. И ведь погасил бы он его, за пару лет бы честно заработал, опять-таки я идею подарила. Но нет, альфонс проклятый! Ещё я виновата: не сплю с ним, значит, можно других баб водить. И плевать он хотел на мою честь, только о себе и думает.

Тихонечко разрыдалась, оплакивая разбитые мечты.

Говорят, первая любовь несчастная, а я умудрилась потом проштрафиться.

— Свен, — приподнявшись, повернулась к мужу. Знала, он не спит. — Ты не убивай его, пусть просто уедет. Видеть не могу.

— Убить надёжнее, — возразил Свен и неуклюже погладил по голове. — Тут уж я разберусь, одно скажу, плакать мою женщину всякая тварь не заставит. А ты успокойся, а то больное дитя родишь.

Ну да, есть такая примета: мать ревёт, ребёнок с проблемами.