– Слушаю вас и не могу понять, – Сталин присел и опять потянулся к папиросной коробке, – вы из тех, кто за войну до победного конца?

– Вовсе нет, – пожал плечами Распутин, – я считаю, что война России навязана. Она не была нужна в 1914 м, не нужна и сейчас. Цель – отобрать у Турции проливы – недостойна и мелка для русского менталитета, непонятна и чужда большинству населения. Но согласитесь, лозунг «Долой войну!» и призыв к поражению – это принципиально разные вещи. А если вспомнить, что в призывах РСДРП(б) речь идет не о прекращении войны, а о превращении её в гражданскую…

– А вы знаете, как можно прекратить войну без капитуляции?

– Войны заканчиваются по разному. В истории много примеров окончания военных действий по соглашению сторон, без аннексий и контрибуций.

– Но для этого необходимо согласие противной стороны! Оно у вас есть?

– Согласие противной стороны – продукт целенаправленной деятельности. Я над этим постоянно и упорно работаю. Поэтому встречный вопрос: а большевики рассматривали такой вариант? Или партийная концепция предусматривает только поражение России и никаких гвоздей?

Сталин закурил очередную папиросу. Распутин заметил, что весь зал утопает в синеватом мареве, а он совсем не чувствует дискомфорта от табачного дыма. «Вот как меня торкнуло от встречи с вождём, – подумал Григорий, – выплеснулась полугодовая норма адреналина!»

– И всё таки я хочу еще раз убедиться, что правильно вас понял, – игнорируя заданный ему вопрос, поинтересовался будущий генсек, – поэтому вынужден повторить. Вы стремитесь сохранить существующие порядки?

– Предсмертный стон и причитания насквозь прозападной правящей элиты мне душу не ранят – самоубийцам не помочь, – отрезал Распутин. – Как говорил один популярный политик, заклятый враг России, люди, не способные собрать силы для битвы, должны уйти.  Как жители позднего Рима, например. Меня больше заботит будущее России. В борьбе за него применимы нестандартные ходы, неожиданное и смертельное для врага организационное оружие, этакий психоисторический гиперболоид, каким была монастырская колонизация Сергия Радонежского или опричнина Ивана Грозного. Революция сегодня – это закономерность, а не эксцесс. Самая большая опасность, которую я вижу сегодня – замена прозападных монархистов такими же социалистами. Устойчивые родственные пары революционеров и банкиров – Петерс и его тесть Фримен, Троцкий и его дядя Животовский, Яков Свердлов и его брат Вениамин, как бы намекают на такую опасность, ибо свидетельствуют о глубоком проникновении западных финансов в революционное дело, а это вдвойне опасно…

– Почему?

– Незаметно, но неизбежно фининтерн подгребёт под себя коминтерн и сможет диктовать свою волю под красными знамёнами, оперируя революционными лозунгами и даже надев для маскировки промасленный картуз. Тихой сапой ссудный процент, который даже назовут пролетарским, встроится в новую экономическую политику, а он, в свою очередь, инфицирует трупным ядом ростовщичества любые, самые прогрессивные начинания. Это ведь так соблазнительно и рентабельно – делать деньги из денег! Но вместо облегчения эксплуатации защищаемый вами рабочий получит её усиление, а вместо диктатуры пролетариата – диктатуру глобального ссудного процента.

– Трудно вам, господин Распутин, – губы Сталина тронула саркастическая улыбка. – В монархии вы разочаровались, буржуазной демократией не очарованы… В идеалы пролетарской революции тоже не верите?

– Левый проект на сегодняшний день – не панацея, не светлое будущее, а передышка, возможность собраться с силами, – игнорировал Григорий сталинский сарказм.