Изменить размер шрифта - +
Кипятка в чайник добавлялось немного, из него цедилась густая черно красная заварка.

– Если бы за этой алхимией вас застала святая инквизиция, обвинила бы в колдовстве, – не выдержал Распутин.

– Не говорите под руку, – продолжая священнодействовать, подыграла ему Анна, – а то ошибусь и случайно приготовлю зелье, превращающее мужчин, не умеющих говорить комплименты, в лягушек.

– Вам будет скучно со мной, пупырыщатым и зелёным, – вздохнул Григорий, – и стихи, которые я приготовил, будут звучать непрезентабельно.

– Тогда поторопитесь, – Анна закончила свою пантомиму и убрала со стола свёртки, – чай уже заварился, а декламировать с полным ртом неприлично.

 

– «Смеркалось; на столе, блистая»,

 

– начал Распутин загадочным шёпотом, медленно продвигаясь по комнате.

 

– «Шипел вечерний самовар,

Китайский чайник нагревая;

Под ним клубился легкий пар…»

 

С трудом сделав вольное танцевальное па вокруг стула, Григорий уселся, сложив руки на столе, как ученик за школьной партой, и продолжил.

 

– «Разлитый Ольгиной рукою,

По чашкам темною струею

Уже душистый чай бежал,

И сливки мальчик подавал…»

 

– Ваш ответ, – Анна, как заправская классная дама, обошла вокруг Григория, постукивая ложечкой по ладони вместо указки, – можно считать удовлетворительным.

Она села напротив, положив ложечку рядом с чашкой.

– Только сливок нет, не взыщите. Да и с полагающейся к чаю снедью у нас сегодня не получилось.

– Не беда, наверстаем, – Распутин разлил заварку по чашечкам, – а что подавали к чаю в вашей семье?

– Да как обычно, – пожала плечами Анна, – всё, что полагается в советах молодым хозяйкам  – эссы или багет, ветчинное и пармезанное масло, буженину, шартрез. А у моего дедушки, неисправимого гедониста и гурмана, к чаю подавали молоко, сливки, хлеб, бублики, баранки, масло и обязательно колотый сахар. От жидкого чая, «сквозь который всю Москву видать», дедушка всегда деликатно отказывался и терпеть не мог пить его из чайника. Только из самовара, вприкуску с сахаром, держа блюдце с особым шиком – тремя пальцами.

– Судя по вашему рассказу, дедушка был купцом?

– Да. Хотя деньги никогда не считал целью, только средством. Мечтал, чтобы его дети стали учёными и тратил без счёта на образование папы, а потом и на моё…

Анна замолкла, уйдя в себя и свои воспоминания. Сидела, помешивая ложечкой остывший чай и смотрела вдаль, очевидно туда, где осталось её детство и заботливый дедушка за круглым семейным столом колдовал у пузатого самовара.

Григорию нравилось, что она постоянно удивляет его, меняясь на глазах до неузнаваемости. Кокетливая хохотушка в одну секунду преобразилась в проницательного детектива, строгий полицейский – в ироничную, но заботливую домохозяйку, при отсутствии малейшей наигранности и неестественности. Вот и сейчас, с давно забытым замиранием сердца, он любовался глубоким, спокойным, осмысленным взглядом карих глаз открытого человека, готового к переменам и желающего их, но с другой стороны, – женщины, не допускающей к себе кого попало. В них была не по годам разумная расчетливость и мудрость, а между бровей залегла одинокая горькая складка, отмечающая тех, кому пришлось терять и страдать. Высокий лоб говорил о неординарности и уме, выразительный подбородок – о воле и готовности преодолевать трудности. Полные, чувственные губы делали неотразимой улыбку. Шёлк русых волос, тонкая шея с пульсирующей голубой жилкой и длинные музыкальные пальцы дополняли этот ансамбль, превращая облик Анны в симфонию со своими аллегро, анданте, мажорными и минорными темами, сливающимися в единое целостное произведение.

Быстрый переход