Григорий аккуратно спустил ноги на замызганный деревянный пол. Считай, вторые сутки провёл, не снимая сапог, но разуваться в такой грязи и холоде совсем не хотелось. «Сейчас проверим, гость я или пленник?» Распутин подошел к двери, подергал, удостоверился, что заперто. «Всё таки арестант…» И врезал от души кулаком по дереву, дополняя грохот словами Винни пуха.

– Сова! Открой! Медведь пришел!

– А ну ка, не балуй! – раздался сонный, раздражённый голос из за двери. После паузы с сопением и шуршанием добавил, – чего надо?

– Сам с трёх раз догадайся!

– Погодь!..

Звякнул засов, скрипнули петли, и в появившуюся щель просунулось заспанное лицо с кустистыми бровями, скрывающими глаза, висячим носом и усами, как у Тараса Бульбы. Малоросскую физиономию украшала форменная мерлушковая шапка с суконным верхом и кокардой.

– Как службу тащишь, боец? – огорошил Распутин жандарма, – угорим ведь нахрен или замёрзнем.

Физиономия втянула носом воздух, уставилась на Григория, переводя в уме услышанное на понятный для себя язык.

– Пойдём, до ветру провожу, – буркнул он и побрёл куда то, шаркая и не оборачиваясь.

– Ну и дисциплина! – покачал головой Распутин, накинул на плечи шубу и отправился вслед за своим тюремщиком конвоиром охранником.

Сразу за дверью оказался куцый коридорчик с двумя дверями и топчаном, на котором, очевидно, и коротал время его сосед. Одна из дверей вела на лестничную площадку служебной винтовой лестницы, по которой непрерывной вереницей, теснясь и сталкиваясь, текли два встречных потока. Обладатели картузов, фуражек, платков, башлыков, шинелей, бекеш, полушубков сосредоточенно спешили в обоих направлениях – вверх и вниз, создавая неповторимый калейдоскоп частной жизни столичных жителей начала XX века. Шуба Григория среди незажиточных горожан выглядела вызывающе, но отступать было некуда, и он ввинтился в лестничный пассажиропоток, став неотъемлемой его частью.

В интернете XXI века гуляет множество фото с роскошными дореволюционными интерьерами квартир Петербурга. Многие уверены, что такие условия естественны для большинства жителей столицы того времени. На самом деле ситуация была совсем другой. Квартиры по шесть комнат и более составляли десятую часть. Половина всего жилого фонда столицы до революции – это одно или двухкомнатные квартиры при средней площади комнаты – 12 квадратных метров, с кухней в коридоре и удобствами на улице. Лишь четверть однокомнатных квартир имела водопровод. Ватерклозетами была оборудована только каждая восьмая.

Более чем скромная одежда публики, снующей по лестнице, позволяла безошибочно резюмировать – именно этот многоквартирный доходный дом так великолепно описал детский писатель Носов в книге «Незнайка на Луне», назвав «ночлежкой». Николай Николаевич знал, про что говорил – сам родился в небогатой семье, в четырнадцать работал землекопом, торговцем газет, возчиком бревен, косарем, рос в таких же трущобах и был одним из тех, про кого писала в своей статье «Вопрос о дешевых квартирах» врач М.И.Покровская: «Рабочее население живет теснее, чем мертвые на кладбищах, где на каждую могилу приходится около 4 квадратных метров… Нередко даже, когда вся комната уже заставлена кроватями, избыточные жильцы… спят на полу в кухне, коридорах, узких проходах, в темных углах.