— Чепуха! Если бы ты потрудился выслушать, ты бы понял, о ком идет речь. Но ты ведь думаешь только о теллях на Балихе!

— Но они правда любопытные, — сразу заводится Макс. — Если прорыть парочку траншей в этих теллях Входит Мансур, его дурацкая, но честная физиономия сияет. Он спрашивает, как себя чувствует хатун. Очень хорошо, говорю я. Похоже, вчера он очень расстроился из-за того, что я заснула, не дождавшись ужина.., и никто не осмелился меня разбудить. Не подать ли мне еще одно яйцо?

— Подать, — говорю я, хотя съела их уже четыре.

Если Мансур успеет пожарить его за пять минут, это будет в самый раз!

Около одиннадцати отправляемся на Евфрат. В этом месте река очень широка, местность кругом плоская, выцветшая, в раскаленном воздухе дрожит марево. Все выдержано в тонах, которые Макс применительно к керамике называет «охристой гаммой».

В Ракке через Евфрат переправляются на примитивном пароме. Мы становимся в очередь за другими машинами и около двух часов ждем парома.

Несколько женщин приходят за водой с жестянками из-под керосина, другие стирают белье. Эта группа напоминает рельеф на фризе: высокие фигуры, облаченные в черное, нижняя часть лица скрыта от нескромных взглядов, гордо поднятая голова, огромные, сплошь в каплях воды, жестяные посудины; движения медленные и плавные, как в танце.

Я с завистью думаю, что, наверное, это очень здорово — спрятаться под паранджу, скрыться от всех. Сама видишь всех, а тебя — никто…

Достаю зеркальце и пудру из сумочки. Да уж, такое лицо явно стоило бы прикрыть паранджой!

В душе тем временем шевельнулось сладкое предвкушение: скоро цивилизация.

Я начинаю мечтать…

Шампунь, шикарный фен для волос. Маникюр… Фаянсовая ванна, краны с холодной и горячей водой. Соль для ванны. Электрический свет… И туфли, туфли, туфли!

— Что с тобой? — слышу я вдруг голос Макса. — Я тебя дважды спросил, заметила ли ты вчера вечером второй телль по дороге из Телль-Абьяда?

— Нет, не заметила.

— В самом деле?

— Да. Вчера вечером я вообще ничего не замечала.

— Он более поврежден, чем другие. Эрозия на восточном склоне. Интересно почему…

— Мне надоели телли! — говорю я твердо.

— Что?

Макс в ужасе уставился на меня, словно средневековый инквизитор, услыхавший особо изощренное святотатство.

— Не может быть!

— Я думаю сейчас совсем о других вещах.

И я перечисляю ему эти вещи, начиная с электрического света, а Макс, проведя рукой по затылку, вдруг говорит, что и сам не прочь прилично постричься. Мы сходимся на том, что страшно жаль, что нельзя из Шагара сразу перенестись, скажем, в «Савой». Теряется острота и очарование контраста. Когда проходишь через стадию относительно сносной пищи и частичного комфорта, то наслаждение от электрической лампочки или водопровода как-то притупляется.

А вот и паром! «Мэри» осторожно съезжает по наклонному настилу, «Пуалю» за ней. Вот мы уже на середине Евфрата. Ракка удаляется от нас. Она очень красива: саманные домики, характерные восточные силуэты.

— Охристая, — говорю я.

— Ты про тот полосатый горшок? — спрашивает Макс.

— Нет, — говорю я. — Ракка…

И снова повторяю это имя — на прощание, перед тем как вернуться в царство электричества… Ракка…

До свиданья, Брак!

— Хотя очень вероятно, — говорит Макс, — что этот дом свернет ему шею.