Левая рука закована в гипсовую шину. Вместо кистей два мотка ваты, ощетинившейся английскими булавками. Ввиду его тяжелого состояния его поместили в отдельную палату.
— Да, мне досталось, — согласился он.
Товарищ пожал плечами:
— И все из-за женщины! Вот тебе и на!
— Как это из-за женщины?
— Да хватит притворяться!
— Постой, о какой женщине ты говоришь?
— Да о Дениз же Паке, черт возьми!
— Не понимаю.
— А разве это не из-за нее?..
Жан Дюпон взвыл так, будто снова попал под автомобиль:
— Ты совсем с ума сошел?
— Не понимаю, почему я должен сходить с ума. Дениз Паке мне все рассказала. Разве ты не встречался с ней?
— Ну было.
— А может, вы не виделись в тот вечер, когда ты попал под машину?
— Виделись.
— И она не рассказала тебе о том, о чем в нашей конторе давно уже все знали, а именно, — что она любит другого?
— Да, рассказала.
— Чего же тебе еще?
Клиш торжествовал, он улыбался, как тяжелоатлет, который только что опустил на землю штангу.
— Жду продолжения, — ответил Жан Дюпон.
— Все очень просто: узнав, что тебя разлюбили, ты выходишь на улицу и бросаешься под колеса автомобиля.
Жан Дюпон как-то странно захрипел.
— Сумасшедший! — яростно вскричал он, — разве ты забыл, что я сам хотел с ней порвать почти четыре месяца назад! Дениз лишь облегчила задачу, заговорив об этом первая. Она избавила меня от неприятного разговора. Она…
— Интересно, интересно! Почему-то ты мне об этом раньше не говорил.
— Это потому, что я человек вежливый.
— Одно другому не мешает.
— Послушай-ка, Клиш, ты должен мне поверить: вечером седьмого декабря я пошел от Дениз счастливый, как заключенный, которому удалось бежать из тюрьмы, как утопленник, которого вернули к жизни, как…
— И поэтому ты бросился под машину?
— Да не бросался я под машину! — разъярился Дюпон. — Я поскользнулся, потерял равновесие, вот и все!
Клиш мерзко улыбнулся с видом человека, которого не так легко обмануть.
— Гениально, — заявил он, — но, к сожалению, свидетели говорят совершенно обратное!
«На такое человек мог пойти только из отчаянья», — уверяют они все до единого.
Жан Дюпон был вне себя от ярости:
— Какая подлость! Какая подлость! — шипел он. — А что же Дениз? Вы же расспрашивали ее в конторе? Она же, наверное, вам все объяснила!..
— Конечно, она сказала нам, что ты слишком чувствительный и ей, очевидно, стоило обращаться с тобой осторожнее.
Лицо Жана Дюпона вспотело. Он поднес свою толстую, неуклюжую, белую, как у снежной бабы, руку к подбородку и раздвинул бинты. Он задыхался. Взгляд его помутнел и блуждал.
— Послушай, — сказал он наконец. — Скажу тебе больше: я не только не люблю больше Дениз, она мне отвратительна. Если бы ее голой поднесли мне на подносе, я бы отказался. Она неуклюжа, толста, бесцветна. У нее ужасные зубы. И утиная походка. Одевается безвкусно.
А пальцы синие, как у душительницы детей!
— Говори, говори! — ответил Клиш, ехидно улыбаясь.
Жан Дюпон в изнеможении упал головой на подушку — он был побежден.
— Знаешь, — продолжал Клиш, — твое неуместное тщеславие меня удивляет. Неужели есть что-то постыдное в такой любви к женщине, когда готов умереть, узнав, что она тебя бросила?
Жан Дюпон зажмурился, будто собирал все свои силы перед последним наступлением. |