Господин Цитрин не смог читать дальше. Буквы искорками прыгали перед глазами. В ушах стоял шум от прилива крови. Уехал! Ему показалось, будто самое его существование подрубили под корень. В четырехугольной раме двери он увидел встревоженное лицо Марты, которое качалось, как вахтовый фонарь от ветра, предвещая бурю. Она всплеснула руками, что-то закричала. Но он не услышал ни единого звука. Он пошатнулся и рухнул всем телом на пол.

Открыв глаза, он увидел морщинистое лицо и седые волосы склонившегося над ним мужчины. Господин Цитрин спросил:

— Где я? Кто вы?

— Вы у себя дома, — ответил мужчина. — А я профессор Оврей-Пелиссак.

— Оврей-Пелиссак? Оврей-Пелиссак? — переспросил господин Цитрин. — Он наморщил лоб, напряженно припоминая, и добавил:

— Мне это имя незнакомо.

РУКИ

Совсем не по призванию в двадцать три года Жинетт Парпен устроилась маникюршей в парикмахерскую на Елисейских полях: она надеялась найти себе мужа среди исключительно мужской клиентуры этого заведения. Прошло девятнадцать лет, но за это время ни один из мужчин, которые доверяли ей свои руки, не попросил ее руки. По правде говоря, хоть и мастерски она управлялась со всяческими щипчиками, пилочкой и полиссуаром, но в лице ей не хватало чего-то такого, что возбуждает влечение в мужчине и заставляет его создавать семью. Высокая, немного сутулая блондинка, Жинетт Парпен своими широко расставленными глазами, удлиненным лицом, мягко нависающей верхней губой и ласковым травоядным взглядом была похожа на овцу. Неуклюжая, с дрожащим голосом, она краснела из-за каждой мелочи и во время обеденного перерыва никогда не участвовала в разговорах молодых сотрудниц. Единственной ее уступкой свободным современным нравам было легкое облачко пудры на лице и две капельки фиалковых духов за ушами.

До сорока лет Жинетт страдала от своего, как она любила говорить, «одиночества». Но она уже смирилась со своей судьбой и даже не представляла, что могла бы приблизиться к мужчине с иной целью, чем стрижка ногтей. У нее были постоянные клиенты, готовые скорее перенести посещение парикмахерской, чем обратиться к услугам другой маникюрши. Впрочем, все посетители «Парикмахерской короля Джорджа» были людьми с положением — бизнесмены, кинематографисты, звезды спорта, модные политики. Самые неприметные из них должны были знавать в своей жизни не одну сотню маникюрш. И Жинетт была счастлива и горда тем, что они каждый раз возвращались именно к ней. Когда раздавался телефонный звонок и мадам Артюр, сидевшая за кассой, обращалась к ней мелодичным голоском: «Мадемуазель Жинетт, господин Мальвуазен-Дюбушар в пятнадцать десять, это вас устраивает?» — у нее приятно замирало сердце, будто речь шла о любовном свидании.

Это занятие, которое многие ее подруги считали монотонным и скучным, Жинетт казалось, наоборот, преисполненным неожиданностей и поэзии. Нужно было видеть, как угодливо она бросалась к каждому новому посетителю, как усаживалась возле него на табуретке и пристраивала к подлокотнику кресла мисочку с горячей водой, в которую он макал пальцы. Устроившись внизу, она молча делала свое дело, а над ней вверху парикмахер в белом халате стоя щелкал ножницами, ведя мужской разговор с посетителем. Конфиденциальные сведения о бегах, политические новости, беззаботная болтовня о погоде, уличных пробках и некоторых преимуществах автомашин той или иной марки — все это вперемешку падало перед ней вместе с прядями обрезанных волос. Время от времени щеки ее вспыхивали от какого-нибудь крутого анекдота, который она понимала лишь на половину. Грубый мужской хохот заставлял ее лишь ниже опускать голову.