|
Все это напоминало ситуацию как если бы в одну коробку высыпали частицы нескольких разных пазлов, хорошенько перемешали, а пока ты стараешься собрать хоть один из них, туда подваливают все новые и новые кучи частиц от новых пазлов. И сколь я ни старался, неизменно выходило что-то чудовищное, не имеющее ни формы, ни содержания. В итоге, после трех месяцев работы, я даже не смог бы толком рассказать, чем занимается мой завод. В проходящих мимо меня документах мелькали какие-то трубы, шероховатости, увеличения и уменьшения диаметров, длин, сроков гарантии, хранения, изменение затрат. Чем больше я пытался совладать с проблемой, тем безнадежнее казалась она мне. В голове роились химерические образы производства: бредущие по бескрайним равнинам в сторону заката шагающие экскаваторы, по-птичьи перекликающиеся под гулкими сводами цехов токарно-револьверные станки, дрели, гоняющиеся по длинным сумрачным коридорам за гайками, прокатные станы, разуверившиеся в смысле бытия и прокатывающие самое себя, превращаясь в ничто, как змеи, пожирающие хвост…
Я, как человек ответственный, попробовал раз спросить у бабушки в канцелярии, кто же отписывает мне весь этот бумажный хаос. Она куда-то спешила с охапкой исписанных вдоль и поперек документов под мышкой, но услышав в моем голосе то несносное собачье-просительное выражение, какое часто проскальзывает у меня при общении с людьми, остановилась. — Ну посмотрите, тут же подпись есть! Вот, — она ткнула пальцем в закорючку на уже прочитанном мной письме. — Вот, смотрите, Немоляев его вам направил. И, видимо, решив, что ее ответ мне все объяснил, убежала, шелестя измятыми бумажками. Я оставил принесенные документы на канцелярском барьере, забрал у помощницы бабушки новую стопку бумаги. Помощница была молодая симпатичная девушка с крашеными пестрыми волосами. Было видно, что существо она довольно решительное и самоуверенное. С такими мне вдвойне сложней общаться. — Извините, — обратился я. — Вы случайно не знаете… то есть я подумал, что вы можете мне помочь… Словом, вы не скажете, кто такой Немоляев?.. Извините, конечно… — Кто? — она оторвалась от своей писанины. — Немоляев? Может Кириллов? — Почему Кириллов? — искренне удивился я. — Немоляева… То есть Немоляев, я хотел бы поговорить… мне нужен… Я комкал слова и предложения, не в силах справиться с обычным для меня в таких случаях волнением. Волна смущения заливала меня с головой. — Нет, не знаю, — поспешно заявила она, снова повернувшись к листку бумаги перед собой. — А может быть… Хотел я было спросить «кто может знать?», но мужество уже покинуло меня, я направился к двери. Взявшись за ручку, почему-то захотел поблагодарить и сказал срывающимся голосом «спасибо, извините еще раз, что оторвал от…». Конец фразы я проглотил. Она подняла на меня поверх конторки, ей вероятно показалось, что я издеваюсь, чего она никак не могла допустить от такого ничтожества, как я. Я смутился совершенно и принялся толкать дверь не в ту сторону. Что-то похожее на приступ клаустрофобии напало на меня, я толкал дверь, она не поддавалась. Я не мог выйти из этой проклятой комнаты, а сзади, как стая птиц, меня клевали презрительные взгляды помощника секретаря. Я уже готов был ударить по двери ногой, как она подалась на меня, хотя я по инерции все еще продолжал давить в другую сторону. Кто-то надавил посильнее, я опустил руки, сделал шаг назад. Недоумевающая усатая физиономия заглянула внутрь. — Что это тут у вас твориться? Забыл куда дверь открывать? — обратился он ко мне. Не дожидаясь расспросов, я вылетел в коридор, успев только услышать, как сзади сквозь зубы процедила помощница: — Урод какой-то… Мне ничего не оставалось, как отправиться к себе, внутренне завязывая себя узлами самоуничижения от сознания собственного бессилия в моменты, когда надо общаться с другими людьми. |
