|
Визг, смех, сигаретный дым, вопли падающих в бассейн, брызги... Я стоял за пальмой, спиной к зарешеченной до уровня моих лопаток бездне, в руке бокал. Я боролся с собственным алкоголизмом. Я дал себе слово растянуть мое виски с водой хотя бы еще на полчаса. Я поглядывал на часы. Борясь с алкоголизмом, я наблюдал, как в нескольких шагах от меня в шезлонге Виктор тискает белые груди пьяной чужой жены. Безнаказанно, ибо пьяный муж остался спать в баре. "Здорово, Лимонов!" -- Неизвестный мне очень молодой человек появился передо мной. В розовой тишотке с зелеными рукавами, с надписью "Соц-Арт" на груди. В тугих, обливающих тощий зад и ноги, полосатых штанах до колен. "Здорово", -- ответил я вовсе не знакомому молодому человеку. "Ты меня не узнал, конечно, -- понял юноша. -- Я был у тебя в Москве с отцом. Я, правда, тогда был совсем маленький. Я Дима Козловский. Скучно тебе со всей этой мешпухой, да, Лимонов?" "Изучаю нравы. Не скучно. А ты таки очень вырос, Дима Козловский. Кем же ты стал, что ты делаешь в жизни?" "Я скульптором стал... То есть "артист" по-американски. Я еще в Нью-Йорке начал. Отец меня к Эрнсту Неизвестному отдал в ученики. Ну я у него прокантовался два года, знаешь, все эти профессиональные штуки учился делать, -- гипс мешал, за водкой скульптору бегал..." "Постигал основы мастерства, так сказать..." "Угу, основы... Потом отец здесь, в Лос-Анджелесе устроился, и я в конце концов тоже сюда привалил. Я теперь сам работаю. Знаешь, в стиле "соц-арта", советский социалистический реализм, портреты вождей и все такое прочее... сейчас очень модно в Америке. Вот на Гугенхайм в этом году подал, может, дадут... -- он засмеялся, -- как жиду". "Гугенхайм еще японцам охотно дают, -- сказал я. -- Почему-то их любят в Гугенхайме". "Ну и как ты все это находишь, Лимонов? -- Юный скульптор повернулся к бассейну. -- Этнография, да?.. Гляди, папан сигает!" Отец его, Миша Козловский, с воплем бросился в бассейн, но, пролетев мимо шлюпки, шлепнулся задом о воду. "Да, -- сказал я. -- Этнография. Нечто похожее на фильм "Крестный отец". "У папана хоть фигура, как у мальчика, -- заметил сын Дима, -- а вообще-то вокруг одни слоны. Как человеку за сорок переваливает, так он превращается в слона. Почему так, а, Лимонов?" "Я думаю, в этом возрасте простой мужик полностью устает от жизни и начинает готовиться к смерти. Психологически опускается, что ли... Ну вот, а деформация духа связана с деформацией тела..." "Я живу отдельно от родителей, в хипповом районе, на Венис-бич. Ты, конечно, бывал уже на Венис-бич? Да, Лимонов?" Он резонно считал меня передовым типом, впереди своего племени и поколения. Да, я впервые побывал на Венис-бич еще хуй знает когда. Еще в 1976 году. Но ко времени нашей беседы у бассейна я уже остыл от восторгов, уже не находил на Венис-бич ни фига интересного... Захолустный район вдоль пляжа захолустного провинциального города Лос-Анджелеса, и только. Я не хотел его разочаровывать, в любом случае мой скептицизм был ему недоступен по причине возраста. Я сказал только "О, на Венис-бич!" "Если мне дадут Гугенхайма, я приеду в Париж, -- сказал он. -- Хорошо в Париже, Лимонов?" "А хуй его знает, Дима... Я уже не знаю, привык. Может, и хорошо. Наверное, хорошо. Приехать в Париж первый раз -- здорово, в этом я уверен". "Ты мне не дашь свой адрес в Париже, а, Лимонов?" Я написал ему адрес, а он нацарапал мне в записную книжку свой. Начал он с огромной буквы Д. "Пиши мельче, -- сказал я, -- ты у меня не один". Возможно, он обиделся на это "не один", потому как, написав адрес, сразу отошел. |
