— Мистер Порпентайн. — Он поднял глаза. — Я за вами следила. — Он кивнул, улыбнулся; Виктория села. — Папа умрет, если узнает.

Посмотрела на него дерзко и прямо. Аккордеон замолчал. Официантка поставила на стол два пива «крюгер».

Он прикусил губу в знак скрытого сочувствия. Она искала и нашла в нем женские черты, которые раньше видели только собратья-шпионы. Он не стал вдаваться в расспросы о том, как она узнала. В окно она его заметить не могла. Он сказал:

— Сегодня днем он был в германской церкви, играл Баха, как будто Бах — это все, что у нас осталось. Так что, возможно, он знает.

Она склонила голову, на верхней губе — усы от пивной пены. На другой стороне канала раздался слабый свист экспресса, уходящего в Александрию.

— Вы любите Гудфеллоу, — рискнул предположить Порпентайн. Он никогда еще настолько не уходил в эти сферы: здесь он турист. Сейчас он с радостью воспользовался бы каким-нибудь Бедекером.

— Да, — ее шепот почти утонул в новом потоке слез аккордеона. Потом Гудфеллоу сказал ей… Порпентайн поднял брови, она покачала головой: нет. Занятно понимать друг друга без слов, лишь с помощью мимики. — Как бы там ни было, я догадалась, — сказала она. — Можете мне не верить, но я должна признаться. Это правда.

Как далеко можно углубиться, прежде чем… Безнадежно. Вопрос Порпентайна:

— Чего же вы от меня хотите?

Она: наматывает кудряшки на пальцы, на него не смотрит. Помолчав немного, отвечает:

— Ничего. Только понимания.

Если бы Порпентайн верил в черта, он бы сказал: тебя подослали. Вернись и скажи тем, кто тебя послал, что это бесполезно. Аккордеонист узнал в Порпентайне и девушке англичан.

— Если у черта есть сын, — задиристо пропел он по-немецки, — то это Палмерстон.

В кафе сидели несколько немцев, они заржали. Порпентайн вздрогнул от неожиданности: песне было лет пятьдесят, не меньше. Оказывается, кое-кто ее еще помнит.

Петляя между столиками, подошел Варкумян: опоздал. Увидев его, Виктория попрощалась и ушла. Отчет Варкумяна был кратким: ничего не происходит. Порпентайн вздохнул. Оставалось одно. Устроить в консульстве панику: пусть будут на стреме.

Итак, на следующий день они устроили Кромеру «осаду». Порпентайн проснулся в дурном настроении. Он прилепил рыжую бороду, напялил жемчужно-серый цилиндр и заявился в консульство под видом ирландского туриста. Там всем было не до шуток: его выставили. Гудфеллоу придумал кое-что получше: «Бросаю бомбу», — крикнул он. К счастью, его представление о снарядах было ничуть не лучше его меткости. Вместо того чтобы благополучно шлепнуться на газон, бомба через окно влетела в консульство, отчего одна из глупеньких уборщиц впала в истерику (хотя бомба, конечно, была липовая), а Гудфеллоу чуть не арестовали.

В полдень Порпентайн пришел на кухню отеля «Виктория» и застал там полную неразбериху. Встреча в Фашоде состоялась. Положение стало кризисным. Раздосадованный, он выскочил на улицу, остановил экипаж и помчался на поиски Гудфеллоу. Через два часа он обнаружил его спящим в номере отеля, где они до этого расстались. В ярости Порпентайн вылил на голову Гудфеллоу кувшин ледяной воды. В дверях показался ухмыляющийся Бонго-Шафтсбери.