– У меня записаны десятки различных профессий, и ничего не стоит добавить к ним еще сотню. Главное – выбрать.
– Ш‑ш‑шо‑нибудь о‑ош‑ш‑шобенное, – выговорил я. – Ш‑ш‑ш‑шо‑нибудь… у‑у‑у…
– Уникальное? – Он задумчиво покачнулся на стуле.
Сэм принес еще по бокалу.
Когда утром туман рассеялся, я осторожно открыл один глаз, потом второй. Без всякого сомнения, меня полностью выпотрошили и забыли положить внутренности обратно. Я услышал визгливый голос: “…вслед за пережогом третьего двигателя. В этом случае, если в качестве топлива используется одноатомный водород, теоретически скорость выхода газов достигнет двадцати одной тысячи метров в секунду, тогда как в случае с обычным водородом теоретическая скорость не превысит пяти тысяч ста семидесяти метров в секунду. Разница, однако, заключается в том…”
– Радио, – простонал я. – Только этого мне не хватало. Почему бы им не обложить эти штуки специальным налогом?
Голос умолк, что‑то щелкнуло. Я растворил глаза пошире. Это было не радио, а автоматический проигрыватель у моего изголовья. Я сел и, постанывая, выключил его. Проигрыватель производил странное впечатление.
Когда он заканчивал прокручивать последнюю пластинку, все начиналось сначала.
Я потряс головой. Каким‑то образом эта штука должна была иметь ко мне отношение. Но она не имела.
Я встал и осмотрелся. Сквозь распахнутую дверь, ведущую в микроскопическое сочетание гостиной‑столовой‑кухни, я разглядел бородатого человечка, схожего с тряпичной куклой. Человечек спал на диване. Я постарался вспомнить, кто он такой.
– Ньютон Браун, – сказал я наконец. – Чокнутый изобретатель из бара Сэма.
Он открыл один глаз.
– Не ори на меня, – пожаловался он.
– Я же шепотом.
– А похоже было, что орешь.
Он открыл другой глаз.
– Кто ты такой?
Но я сначала отправился на кухню, открыл кран и подождал, когда пойдет холодная вода, чтобы напиться. Затем сунул голову в раковину и стоял так, пока не замерз.
– Великолепно, – простонал я.
Потом я вытерся насухо и сказал:
– Меня зовут Ларри Маршалл. Прошлым вечером мы встретились у Сэма и пили “Джека Потрошителя”. Как сюда пришли – не помню. А почему у моей кровати стоит проигрыватель?
– Проигрыватель?
С похмелья он казался еще ничтожнее, чем раньше.
– На столике у моей кровати.
Он покосился на меня и почесал бакенбарды. Жизнь меркла в его глазах. Наконец он произнес:
– Похоже, что это мой суперцереброграф.
Я щелкнул пальцами.
– Теперь вспомнил? Я сказал тебе, что хочу смотаться из газеты, и ты ответил, что можешь за одну ночь научить меня чему‑нибудь путному. И ни черта не вышло. Интересно, куда я засунул аспирин?
Он опустил ножки с дивана и попытался принять вертикальное положение.
– Из чего ни черта не вышло? – спросил он. – Если найдешь аспирин, дай мне две таблетки.
– Из этой супердуперштуки. Думаешь, аспирин нам поможет? Ничему меня твой супердупер не научил.
– Послушай, давай говорить обо всем по порядку, – попросил он. – Голова у меня раскалывается, и я не уверен, что только из‑за похмелья. А ты почем знаешь, что ни черта не вышло?
– А чему он меня научил? Какой я был вчера, таким и остался.
Аспирин нашелся в кухонном шкафу. Я взял три таблетки, налил в стакан холодной воды и запил их.
– Разве что голова стала трещать.
Я передал ему бутылочку с таблетками.
Наевшись аспирину, он сказал:
– Сейчас возьмем пластинки и посмотрим, чему ты научился. |