В тот момент рухнуло мое счастье и мои ребяческие надежды, не осталось и намека на то. Не осталось даже чистой, сердечной грусти, которую я согласился бы принять, — ничего, кроме стыда и разочарования с отвратительным привкусом отвращения. Если бы я увидел Марию с радостным женихом или любовником, только бы позавидовал ему и все же порадовался бы за них. А это был всего лишь соблазнитель и волокита, чья нога еще полчаса назад заигрывала с ножкой кареглазой красотки.

Однако я не дал себе воли, держал себя в руках. А вдруг это все-таки обман зрения и я должен дать Марии возможность опровергнуть мое злое подозрение?

Я подошел к ней с огорченным видом и посмотрел в ее милое и целомудренное, как весна, лицо. И спросил:

— Уже поздно, фрейлейн Мария, может, пора проводить вас домой?

Ах, я впервые увидел ее несвободной, увидел, как она притворяется, ее лицо утратило божественную девственность, и ее голос зазвучал притворно и неискренне. Она засмеялась и громко сказала:

— О, простите, я об этом совсем не подумала. За мной заедут. А вы хотите уже уйти?

Я сказал:

— Да, я хочу уйти. Прощайте, фрейлейн Мария.

Я ни с кем не попрощался, и никто меня не удерживал.

Медленно спускался я по многочисленным лестницам, прошел двором и через передний дом. Выйдя на улицу, я задумался, как быть, и возвратился назад, я спрятался во дворе за пустой повозкой. Я ждал долго, чуть ли не целый час. Потом вышел Цюндель, бросил окурок сигары и застегнул пальто, прошел через ворота на улицу, но вскоре вернулся и остановился у выхода.

Прошло пять или десять минут, и меня все время подмывало выйти из укрытия и окликнуть его, обозвать его собакой и вцепиться ему в горло. Но я этого не сделал, я остался в своем укрытии и ждал. Прошло совсем немного времени, как послышались шаги на лестнице, дверь отворилась, и вышла Мария, оглянулась, прошла к выходу и тихо взяла художника под руку. Они быстро ушли вдвоем, я смотрел им вслед, а потом отправился домой.

Дома я лег в постель, но не находил покоя, я снова встал и отправился в Английский сад. Там я пробегал полночи по дорожкам, вернулся в свою комнату и крепко заснул, проспав полдня.

Ночью я принял решение уехать сразу же утром. Но для этого я слишком поздно проснулся и вынужден был пробыть здесь еще один день. Я собрал вещи, расплатился, попрощался в письменной форме со своими друзьями, поел в городе и сел после этого в кофейне. Время тянулось медленно, я сидел и раздумывал, чем бы занять вторую половину дня. При этом я уже начал ощущать свою тоску. Уже несколько лет я не испытывал этого отвратительного и постыдного для взрослого человека состояния, я боялся времени и был в смятении, как провести его. Пойти гулять, посмотреть картины, послушать музыку, поехать за город, сыграть партию в бильярд, почитать — ничто не привлекало меня, все казалось глупым, пошлым, бессмысленным. И когда я оглядывался на улице, видел дома, деревья, людей, лошадей, собак, дрожки — все казалось мне бесконечно скучным, непривлекательным и безразличным. Меня ничто не интересовало, ничто не доставляло радости, не пробуждало моего сочувствия или любопытства.

Выпив чашку кофе, чтобы убить время и выполнить что-то вроде долга, я пришел к мысли, мне надо покончить с собой. Я был рад, что нашел это решение, и стал деловито обдумывать, как это осуществить. Мои мысли скакали с одного на другое и не имели под собой опоры, они не задерживались в моей голове дольше чем на пару минут. В полной рассеянности я закурил сигару и тут же отбросил ее, заказал вторую или третью чашку кофе, полистал журнал и побрел, наконец, по улице дальше. Мне опять пришло в голову, что я хотел уехать, и я решил непременно сделать это завтра утром. Неожиданно меня согрела мысль о родине, и на какой-то миг я почувствовал вместо отвратительного горя праведную и чистую печаль.