Это предчувствие меня не обмануло. Что-то исчезло из того, из чего ранее состоял мир, некий аромат невинности и привлекательности, и я не знаю, вернется ли это когда-нибудь.

ПОМОЛВКА

В переулке Хиршенгассе есть скромный магазинчик бельевых товаров, который, подобно соседствующему с ним зданию, не подвергся никаким изменениям нового времени и по-прежнему пользуется большим успехом. Там каждому покупателю, даже если он регулярно в течение двадцати лет приходит сюда, говорят на прощание такие слова: «Окажите нам и в другой раз честь своим приходом», — и еще найдутся две или три старые покупательницы, которые попросят удовлетворить их потребность в лентах и тесьме в аршинах и так будут обслужены измерением в аршинах. Обслуживание осуществляют незамужняя дочь хозяина и нанятая им продавщица, сам же хозяин с утра до вечера крутится в магазине, постоянно в делах, и никогда не тратит время на разговоры. Ему скорее всего уже семьдесят, он маленького роста, розовощекий, с коротко подстриженной седой бородкой; на давно уже облысевшей голове он всегда носит круглую шапочку со стоячим верхом, расшитую по канве цветами и извилистыми линиями. Его зовут Андреас Онгельт, он принадлежит к истинным почтенным старцам города.

В этом молчаливом торговце нет ничего особенного, за десятилетия он нисколько не изменился и, похоже, не становится с годами старше, как и не был когда-то моложе. Тем не менее и Андреас Онгельт был когда-то мальчиком, потом юношей, и если порасспросить старых людей, то можно узнать, что в те далекие времена его звали «маленький Онгельт», и он, отнюдь не стремясь к этому, был своего рода знаменитостью. Однажды, примерно тридцать пять лет назад, он даже пережил одну «историю», известную ранее любому жителю Герберзауэра, хотя сегодня вряд ли найдутся желающие рассказывать ее или слушать. Это была история его помолвки.

Молодой Андреас еще в школе не был охоч до разговоров и веселых компаний, чувствовал себя повсюду лишним, все следили за ним, а он был достаточно пугливым и застенчивым, чтобы заранее во всем уступать каждому и признавать свое поражение. К учителям он испытывал безмерное уважение, а к ученикам — страх, смешанный с удивлением, никто никогда не видел его в переулке или на игровых площадках, и только редко купающимся в реке, а зимой он вздрагивал и съеживался, как только видел в руках товарищей снежок. Дома он с удовольствием и нежностью играл в куклы, оставшиеся от старшей сестры, и в магазин — взвешивал на весах муку, соль и песок, запаковывая их в маленькие кулечки, а потом обменивал их друг на друга, ссыпал содержимое назад, снова паковал и снова взвешивал. Он охотно помогал матери по хозяйству, делал для нее покупки и собирал в саду улиток с салата.

Его школьные товарищи изводили его и часто дразнили, но так как он никогда не сердился и почти никогда не обижался на них, то в общем и целом его школьная жизнь не была такой уж обременительной, он был ею доволен. Не находя дружбы и теплого отношения к себе у товарищей и не имея возможности платить им тем же, он отдавал все это своим куклам. Он рано лишился отца, поскольку был поздним ребенком, а мать, которая хотела видеть его совсем другим, предоставила ему свободу и питала к его робкой привязчивости некую жалостливую любовь.

Такое терпимое положение дел продержалось, однако, лишь до поры, пока маленький Андреас ходил в школу, а потом учился ремеслу на Верхнем рынке в магазине у Дирламма. Примерно в это время, незадолго до того, как ему исполнилось семнадцать лет, его душа, жаждавшая нежности, встала на другой путь развития. Робкий юноша невысокого росточка начал широко раскрытыми глазами поглядывать на девушек и воздвиг в своем сердце алтарь любви к женщинам, пламя на котором вспыхивало тем выше, чем печальнее протекала его влюбленность.