|
И это письмо, конечно, служит важным указанием, что вы правы. Однако, если мистер Сент-Клер жив, если он может писать вам письма, отчего же он не с вами? – Не знаю. И представить себе не могу. – В понедельник, уезжая, он ни о чем вас не предупреждал? – Нет. – И вы очень удивились, увидев его на Суондем-лейн? – Очень. – Окно было открыто? – Да. – Он мог бы окликнуть вас из окна? – Да. – Между тем, насколько я понял, у него вырвалось только бессвязное восклицание? – Да. – Вы подумали, что он зовет вас на помощь? – Да. Он махнул мне руками. – Но, быть может, он вскрикнул от неожиданности. Он мог всплеснуть руками от изумления, что видит вас. – Возможно. – И вам показалось, что его оттащили от окна? – Он исчез так внезапно... – Он мог просто отскочить от окна. Вы никого больше не видели в комнате? – Никого. Но ведь этот отвратительный нищий сам признался, что Невилл был там. А лаокар стоял внизу, у лестницы. – Совершенно верно. Насколько вы могли разглядеть, ваш муж был одет, как всегда? – Но на нем не было ни воротничка, ни галстука. Я отчетливо видела его голую шею. – Он когда-нибудь говорил с вами о Суондем-лейн? – Никогда. – А вы никогда не замечали каких-нибудь признаков, указывающих на то, что он курит опий? – Никогда. – Благодарю вас, миссис Сент-Клер. Это основные пункты, о которых я хотел знать всё. Теперь мы поужинаем и пойдем отдохнуть, так как весьма возможно, что завтра нам предстоит много хлопот. В наше распоряжение была предоставлена просторная, удобная комната с двумя кроватями, и я сразу улегся, так как ночные похождения утомили меня. Но Шерлок Холмс, когда у него была какая-нибудь нерешенная задача, мог не спать по целым суткам и даже неделям, обдумывая ее, сопоставляя факты, рассматривая ее с разных точек зрения до тех пор, пока ему не удавалось либо разрешить ее, либо убедиться, что он, находится на ложном пути. Я скоро понял, что он готовится просидеть без сна всю ночь. Он снял пиджак и жилет, надел синий просторный халат и принялся собирать в одну кучу подушки с кровати, с кушетки и с кресел. Из этих подушек он соорудил себе нечто вроде восточного дивана и взгромоздился на него, поджав ноги и положив перед собой пачку табаку и коробок спичек. При тусклом свете лампы я видел, как он сидит там в облаках голубого дыма, со старой трубкой во рту, рассеянно устремив глаза в потолок, безмолвный, неподвижный, и свет озаряет резкие орлиные черты его лица. |
