УБИЙСТВО МОЛНИЕЙ

Было время, когда маршрут моих прогулок по аллеям Суррея проходил мимо сада Джона Рипли, пожилого сыщика в отставке. Сад располагался между аллеей и коттеджем Рипли, и летом, во время вечернего променада я частенько видел, как он копается в своем цветнике. Обычно он приветствовал меня взмахом руки, если замечал, а порой я останавливался, и мы некоторое время болтали. Помню, как-то в июне, проходя мимо, я увидел, как он прилаживает длинную полоску полотна и старое одеяло одним концом к окружавшему сад деревянному штакетнику, а другим — к колышкам, воткнутым в землю. Я поинтересовался, что это он такое делает, и он объяснил, что мастерит укрытие от солнца для большой грядки кентерберийских колокольчиков, ибо денек выдался чрезвычайно жаркий.

— Для них это как выпивка, это солнце, — пояснил он. — Оно прекрасно их стимулирует и придает им великолепие. Но если его чересчур — тогда им конец. Еще пара таких дней, и они все пожелтеют.

Вот зачем он придумал для них это странное укрытие.

Родом он был из Кента, и то ли завидуя Кенту от лица Суррея, то ли по нему ностальгируя, он в изобилии выращивал этот главный кентский цветок. Иногда он говорил:

— У них там, в Кенте, таких не вырастить. Почвы не те.

А в другой раз замечал:

— Видели бы вы тамошний шиповник, ох, какой он был в пору моей молодости!

И пока он ухаживал за своими кентерберийскими колокольчиками, я сказал ему, просто чтобы завязать беседу:

— А с чего вы начинали свою деятельность?

— С чего я начинал? — переспросил он. — Ну, я был деревенским полисменом там, у себя в Кенте, и ничего лучшего мне не светило. Не то чтобы это меня не устраивало, и я не хотел повышения в то время… И вот произошло убийство. Тут-то все и началось.

— Что за убийство? — спросил я.

— Довольно жуткое, — сказал он. — Преднамеренное убийство. Замышлявшееся не один год.

— Не один год? — спросил я.

— Да, не один год, — подтвердил он. — Мрачный, злобный тип. Преднамеренное убийство, если вообще оно было.

— И сколько лет он его готовил? — спросил я.

— По крайней мере года три, насколько мне известно, — ответил старик Рипли.

— Долго же он выжидал, — заметил я.

— Он получал от этого удовольствие, — сказал Рипли. — Он наслаждался этим ожиданием. Это был типичный злодей. Он жил своим злодейством, как другие люди живут своими хобби. Думаю, он просто обожал сидеть и мечтать, как однажды совершит убийство. Частенько я видел, как он сидит в своем саду на деревянном стуле и глядит через долину на дом ненавистного ему человека.

— А за что он его ненавидел? — спросил я. — Он ему чем-то насолил?

— Да ничем он ему не насолил, — сказал Рипли. — Ведь кроме всего прочего, люди ненавидят себе подобных не в силу их плохих качеств, это они ни в грош не ставят. Если уж кто-то действительно ненавидит, то как раз за то, что другой слишком хорош, что в нем есть некое достоинство, которого нет в тебе. Вот что они ненавидят, если уж на то пошло. Такие люди, разумеется, не любят, когда у другого больше денег, однако это они как раз способны простить, потому что всегда в глубине души надеются, что однажды и у них заведутся деньжата. А чего они не прощают — так это природной доброты, потому что этого у них не будет никогда, что бы они там ни говорили.