Тьма уже стояла над Срединными Землями, и огоньки городов мерцали в тумане, когда он добрался до вершины, но впереди солнце еще не покинуло небосвод.

И там, внизу, было старое, изборожденное морщинами Море, оно улыбалось и напевало песню. Оно баюкало кораблики с блистающими парусами, а в руках держало старые жалкие обломки кораблей и мачты, утыканные золотыми гвоздями, которые оно в ярости выдернуло из великолепных галеонов. Сияние солнца отражалось в волнах, игравших бревнами, украденными из островков плавучего мусора, и кивавших позлащенными головами. И серые течения уползали к нему, подобно змеям, любящим нечто далекое вечной безответной любовью, не знающей покоя. И по всей бесконечной водной шири играли блики предзакатного солнца, а волны, и течения, и белые паруса были как лицо незнакомого, нового божества, которое первый раз глядит в глаза человеку только в миг смерти. И Ательвок, глядя на прекрасное Море, понял, почему мертвые никогда не возвращаются. Им ведомо то, что живым не понять, даже если бы мертвые пришли и рассказали им. А Море улыбалось ему, радуясь великолепию солнца. И была там гавань для возвращавшихся на родину кораблей, а над ней лежал залитый солнцем город, где по улицам ходили люди, облаченные в удивительные одежды далеких заморских стран.

Пологая мягкая тропа вела с вершины Полтарниса к берегу Моря.

Долго стоял там Ательвок, полный сожаления, понимая, что в душу его вошло нечто, чего не постичь людям Срединных Земель, чьи мысли не покидают пределов трех маленьких королевств. Потом, снова взглянув на плывущие корабли, и великолепные чужеземные одежды, и удивительные краски, лежащие на челе Моря, он обратил лицо к тьме и Серединным Землям.

И в тот миг Море запело вечернюю погребальную песнь, оно пело обо всем зле, какое сотворило в гневе, о разбитых им в ярости смелых кораблях, и в голосе жестокого Моря звучали слезы, ибо оно любило затонувшие галеоны, и оно призывало к себе людей, чтобы просить у них прощения, ибо любило все живое, погубленное им. И Ательвок повернулся и сделал шаг по осыпающемуся склону, потом другой, и прошел еще немного, чтобы быть поближе к Морю, и тут ему стало ясно, что люди неверно судили о прекрасном Море, потому что оно сердится лишь иногда, бывает жестоким лишь изредка. Он понял: потому так беспокойны морские полны, что Море любило галеоны, которые ныне были мертвы. Он пошел дальше, а за ним следом катились мелкие камушки. Когда свет сумерек угас и появилась звезда, он спустился на золотистый берег и шел, пока волны не заплескались вокруг его колен, и он услышал благословение Моря.

Ательвок стоял так, пока над ним не засветились звезды, и светились они в волнах. Все новые звезды вставали из-за Моря, огни загорались в портовом городе и зажигались фонари на кораблях. Ночь тлела красноватым светом, и глазам богов земля представала как один далекий огонек. Потом Ательвок вошел в портовый город. Там он встретил людей, прежде него покинувших Срединные Земли, и никто из них не хотел возвращаться к людям, которые никогда не видели Моря. Многие совсем забыли о трех маленьких королевствах, и в городе поговаривали, что один человек, который попробовал вернуться, оказался на обрывистом склоне с осыпями, на который невозможно было взобраться.

Хильнарик так и не вышла замуж. На ее приданое был построен храм, где люди проклинают Океан.

Каждый год они совершают торжественный обряд, в котором проклинают Море с его приливами, а луна смотрит сверху и ненавидит их.

БЛАГДАРОСС

Над свалкой мусора, над грудами битого кирпича на окраине города сгущались сумерки. Одна-две звезды проглянули сквозь дым, и вдалеке таинственным светом загорелись окна. Тишина вступала в свои права — и одиночество вместе с нею.