Прилепились, сосут из Крыма кровь, строят особняки. Конечно, я пошел на премьерство… не мог не пойти. И три года я в Крыму строил, от паразитов его чистил. Трудно было – край… Вон, Валя не даст соврать… Но ничего – глаза боятся, а руки делают. Получилось что то. Команду работоспособную собрал, ворюг из администрации подвычистил. Меня раз пять свалить хотели. Точно знаю – компромат искали. Даже к ветеранам афганцам подкатывались: «А что – помогает вам Соболев? Поддерживает?» – «А как же! Помогает». – «Ага… А на какие деньги?…» Но ведь за три года ничего не нашли! Ничего. Мне рассказывали, что Ворон даже орал на своих сыщичков: «Плохо ищете! Не может быть, чтобы ничего не было. В премьерском кресле сидеть – да не украсть? Никогда не поверю!…» К президенту ездили с кляузами. Только что в сепаратизме не обвиняли. Сучили ножками, пузыри пускали. Я ведь – пойми правильно, Андрей, – не жалуюсь. Я знал, на что шел, и на эту возню подковерную плевал. Я просто тебе ситуацию объясняю.

– Я понимаю, – сказал Андрей.

– Давайте выпьем вина, ребята, – сказала Валентина.

Бутылка «бастардо» стояла на столе. Пламя костра наполняло вино глубоким и теплым светом. Обнорский разлил вино в пластмассовые стаканы.

– За что пьем?

– Конечно, за Крым.

Они выпили, помолчали, слушая тихий плеск воды о берег, потом Соболев сказал:

– Крым… Крым – это целая страна с огромным потенциалом. И моим «оппонентам» очень хочется этот потенциал перевести на свои банковские счета. А тут какой то Соболев! Сам не ворует и другим не дает. Весь кайф ломает… В общем, через три года они все таки выбрали подходящий момент. И стратегически, и тактически подходящий. Стратегически в том смысле, что Бунчук так и не оправился полностью после «дела Горделадзе» и «кассетного скандала». Он стал более покладистым. Ему дали понять, что ситуация может повториться, и он сделал выводы…

Соболев замолчал, и Обнорский задал вопрос:

– А в тактической?

Соболев поворошил угли костра – взметнулось пламя, полетели искры. Сергей Васильевич посмотрел на Андрея и сказал:

– Есть некоторые нюансы, Андрей… но, извини, даже тебе я о них рассказывать не должен. Да и не хочу… извини.

Соболев снова умолк. Было очевидно, что он не договаривает. Потрескивали угли, где то вдалеке, в Оленевке, залаяла собака, небо прорезал луч маяка. Андрей усмехнулся в усы и ничего не сказал.

– Так что там насчет тактики? – спросил он.

– Это просто… Несколько шакалов, которым я сильно мешал воровать, сумели объединиться и навалились на меня сворой… Они объединили бабки, проплатили бешеную пиар кампанию здесь, в Крыму. Потоки грязи лились невообразимые. Меня этим не проймешь, а вот Валя переживала сильно. Конечно, это очень тяжело. Изо дня в день, изо дня в день на меня лили потоки грязи. Клеветали, клеветали, клеветали… Но это было только одно направление атаки.

Второе – главное направление – на президента. Я знаю, что Бунчук был против моей отставки. Но на него давили всеми возможными и невозможными способами. Его «кормили» крымскими сплетнями… Вода, Андрюша, камень точит. Даже если капает по капле. А тут были не капли – тут был поток… Короче, они сумели склонить президента. Без его согласия сделать они ничего бы не смогли, – Соболев умолк.

Было видно, что вспоминать ему тяжело. Он снова поворошил угли. Пламя осветило его лицо с плотно сжатыми губами. – Вот так, Андрей Викторович… вот так… И ведь что противно? Противно, что практически невозможно бороться с клеветой.