– Извини, братишка, – говорил Кука всегда одну и ту же фразу, – служба.

И нажимал на спуск. Андрей видел, как медленно и бесшумно выкручивается из ствола тупая пуля, как она плывет в знойном воздухе… Вспышка, боль, чернота… Проклятый сон!

Этой ночью Кука приснился ему в вышитой украинской сорочке, с бандурой в руках. Кука перебирал струны и играл «Реве и стогне Днипр широкий…» Он хорошо играл, мастерски, но что то страшное и зловещее было на этот раз в хорошо знакомой, мощной старинной песне.

– Прекрати! – закричал Обнорский во сне. – Прекрати, Кука! Немедленно прекрати, сволочь!

А Кука играл, и страшная выходила мелодия из под его рук… Она только напоминала мелодию «реве и стогне», но ею не была. Кука играл и улыбался зловеще. Обнорский снова закричал на него… и проснулся. Он сел на диване, опустил босые ноги на пол. Болела голова, бухал пульс. Андрей нашел на ощупь сигареты, щелкнул зажигалкой, прикурил. Потом, подсвечивая той же зажигалкой, посмотрел на часы. Было половина четвертого ночи. Ветер за окном раскачивал голые березы, все еще стоял в ушах звук Кукиной бандуры…

– Сволочь ты, Кука, – произнес Обнорский и затушил наполовину выкуренную сигарету. – Сволочь ты, Кука. Когда же ты, наконец, оставишь меня в покое?

***

Соболев позвонил Андрею в Агентство около полудня.

– Андрей Викторович, – сказал он, – звоню, как договаривались… Наши планы остались в силе?

– Конечно, Сергей Васильевич. Когда заканчивается ваша экскурсия по Русскому музею? Я бы подскочил, встретил вас.

– Тогда подскакивайте, мы уже закончили…

– Еду. Буду через пять минут.

Обнорский, не одеваясь, выскочил во двор, сел в «Ниву». Езды от улицы Зодчего Росси до площади Искусств всего ничего, если не попадешь в «пробку».

Обнорскому повезло – «пробок» не было, – и он добрался даже быстрее, чем обещал. Перед оградой Русского музея стояла «Вольво 850» с «крутыми» номерами и вторая – с охраной. Возле «вольво» Андрей увидел Соболева с супругой, директора музея Гусева и еще одного мужчину, видимо, Филатова. Несколько в стороне стояли два охранника в расстегнутых куртках.

Был сильный мороз, на ограде серебрился иней. Обнорский резко затормозил возле автомобилей, выделенных для гостя губернатором Санкт Петербурга, выскочил из «Нивы». Мгновенно насторожилась охрана. Один из охранников даже двинулся навстречу Обнорскому, но увидел реакцию ОП [ОП – охраняемая персона.] (Соболев улыбнулся Обнорскому, поднял руку в приветствии) и понял, что все в порядке.

Соболев сел в «Ниву» к Андрею… У охранников вытянулись лица…

Кавалькада двинулась вокруг классической площади с памятником Пушкину посреди круглого сквера, припорошенного снегом.

– А как с энтэвэшниками? – спросил Соболев. – Удалось решить вопрос, Андрей Викторович?

– Они уже ждут вас в моей приемной, – ответил Андрей, ухмыляясь в усы.

Он вспомнил, какое удивление прозвучало в голосе Ильи Шилькина, главного режиссера питерского филиала НТВ, когда Андрей позвонил и спросил:

«Хочешь взять интервью у премьер министра Крыма?» – «Хочу, – ответил Илья, – а что?» – «Тогда присылай своих оболтусов ко мне в Агентство к полудню», – «А зачем?» – спросил Илья. «Я же тебе русским языком говорю: если хочешь взять интервью у премьер министра Автономной республики Крым, присылай бригаду…»

Уже с половины двенадцатого в приемной у Обнорского отирались «оболтусы» – оператор и журналист НТВ.