Любите её так, как вам самим хочется. Только одно правило — не причиняйте ей боли.
Люди в толпе кивали, с энтузиазмом соглашаясь.
В их глазах был голод, они пахли кожей и маслом.
Он отошёл в сторону — солнечный бог сделал своё приношение.
Она почувствовала прикосновения дюжин рук — мужских и женских — всех сразу, которые сжали её грудь и ляжки, её задницу. Чей-то палец аккуратно проник между её ягодиц, другой вошёл во влагалище, лаская её, поглаживая набухающий клитор, проникая внутрь и наружу, влажно двигаясь вдоль её живота, ему на смену пришли два других пальца, после — три, потом четыре, мужские и женские, растягивающие её широко, подобно розовому бутону. Язык чернокожей женщины двигался у неё во рту, руки, плоть, языки и зубы нежно покусывали, ласково тянули её набухшие соски, она чувствовала тягучий, глубокий аромат человеческого дыхания и плоти.
Она чувствовала глубокое спокойствие. Парение. Её ласкали дюжины тёплых ветров.
Белая птица плывет сквозь ночь.
Раз за разом она оргазмировала.
В полусне она изумлённо смотрела по сторонам. За стеной сумрака она увидела города или что-то, кажущееся городами. Города, почерневшие от древности. Странную архитектуру, простирающуюся за пределы жуткого бессветья. Бушующую terra incognito. Горизонты, заполненные звёздами, тускло освещающими кубистские пропасти. Она увидела здания и дороги или что-то, кажущееся дорогами, туннели, пирамиды и странные приплюснутые дома, из труб которых валил густой, маслянистый дым. Это был Некрополь, чётко структурированный и бесконечный. Бесконечный, как сама вечность. Приземистые стигийские церкви пели славу безумным богам. Раздрай был единственным порядком. Тьма — единственным светом.
Парализованная, она лежала в чёрном, бормочущем сне. Маленькие мягкие сгустки толкали её. Руки, или что-то кажущееся руками, тянулись к её плоти, тонкой как рисовая бумага.
Она видела всё это. Она видела, как время повернулось вспять, смерть обернулась жизнью, а целые варианты будущего растворились в утробе истории.
* * *
Ночью она проснулась от звука его плача.
Стивен больше не лежал с ней в одной постели. Обнаженный, он сидел в темноте за своими Эджвудским секретером, деревянная крышка для письма была открыта.
Пламя свечей дрожало.
— Что? Что случилось? — спросила она.
Сон освежил её. Даже весь предыдущий сон, странный и жуткий, вернул ей силы. Его плач вернул её в сознание. В странную реальность, которая не была сном.
— Стивен?
— Я потеряю тебя, — сказал он.
— Нет, это неправда.
— Конечно же потеряю.
— Возвращайся в постель. Я никуда не денусь.
Трепещущий свет на секунду успокоился.
— Тогда ты будешь первой, — сказал он.
— Да, я буду первой. А теперь возвращайся в постель.
Виндзорское кресло заскрипело, когда он поднялся. Пламя свечи лизнуло его кожу. Кристина остановила его, когда он пересек комнату.
— И прихвати маски, — сказала она.
Чуть позже они стали ягненком и волком.
Он был волком.
Нантикок, — подумала она. — Или Викомико, или Конойе. Одно из племён, обитавших на берегах Чесапикского залива с 10.000 дo н. э. и вплоть до 1600-х годов, пока Англия не окрестила Новый Мир металлургией, порохом и оспой. Вполне возможно, что эти маски были единственным, что от них осталось.
Кристина была ягненком — перепуганным, сжавшимся под весом коварного хищника. Маски трещали, когда их лица встречались. Они были деревянными, тысячу лет назад их вручную вырезали шилами из акульих зубов, которые осторожно постукивали молотками из плоского сланца. А теперь они обрели атласные изнанки с идеально подогнанными прорезями для глаз. |