Как приятно было слышать слова «отец и сын».

– Хорошо, отец, я с удовольствием пойду с тобой.

После ухода Бэда Том выключил свет. «Отец и сын», – подумал он, снова забираясь в постель. Слова отца успокоили его и он, наконец, смог заснуть.

На следующий вечер Бэд приехал домой в небольшом фургоне с грязными крыльями. Он объяснил, что они поедут за город и фургон – самая подходящая машина для такой поездки.

– А как насчет меня? Меня вы возьмете? – спросил Тимми.

– На этот раз нет. Тебе нужно много отдыхать, а мы вернемся поздновато для тебя. Залезай, Том.

Жаркие багровые лучи заходящего солнца заливали знакомые улицы, бросали отсветы на окна знакомых домов. Выехав из своего района, они пересекли межштатное шоссе и направились на север по узкой грязной дороге. Том спросил, куда они едут.

– Увидишь, – Бэд, вытянув руку, похлопал Тома по колену. – Ты ведь мой сын, а?

– Конечно, папа.

– Я собираюсь посвятить тебя кое во что важное сегодня вечером.

– Что же это?

– Подожди. Сам увидишь.

– Нам далеко ехать?

– Двадцать пять – тридцать миль. Мы едем в глухое захолустье, настоящую сельскую местность, в которой я рос. Это совсем недалеко от того местечка, где моя семья пустила корни двести пятьдесят лет назад. Это немалый срок. За такое время можно пустить глубокие корни. Не многие в наше время могут сказать это о себе. Полагаю, ты часто слышал, как я говорю это. Но признай, тут есть чем гордиться. Двести пятьдесят лет.

По совершенно необъяснимой причине Тому на ум пришли вдруг слова этого эмоционального старика Альберта: «Прожили в Германии тысячу лет». Как же он хотел, чтобы подобные мысли не лезли ему в голову, чтобы он перестал видеть сны вроде того, что приснился ему пару дней назад: Маргарет Кроуфильд стоит над ним, повторяя, что он девять месяцев жил в ее теле. Ужасно. Настоящий кошмар.

Фургон запрыгал по выбоинам настолько глубоким, что их стало подбрасывать на сиденье.

Бэд засмеялся:

– Аж зубы клацают, да? А каково ехать по такой дороге на телеге, можешь представить?

– Догадываюсь, – пробормотал Том.

Серые мысли, как обрывки туч, все еще вертелись у него в голове. Серые бесплодные мысли. Последние розоватые отблески заходящего солнца исчезли и такие же серые сумерки повисли над унылыми истощенными полями, среди которых мелькали изредка сбившиеся в кучку жалкие домики.

– Ты что-то притих. Не припомню случая, чтобы ты в течение целых пяти минут ни разу не открыл рта. – Том не ответил на шутку, и тогда Бэд сменил тон. – Я знаю, Том, ты измотался. И не удивительно. Эти хитрые сукины сыны не оставляют тебя в покое. Но я собираюсь положить этому конец, вот увидишь. В понедельник утром я первым делом позвоню Фордайсу и скажу, чтобы он заткнул им рот раз и навсегда. А иначе зачем мне, черт возьми, первоклассный адвокат. Он знает, как на них нажать. Пусть этим и займется, и поскорее. Он знает. Кроуфильды! Кравитские больше им подходит.

– Мистер Фордайс ничего не сможет сделать, папа. Он сам говорил тебе об этом, я слышал.

– Ах, что за проклятое дело. Выходит любой мошенник может состряпать такую вот историю, заплатить кому нужно и выдать ее за правду.