— Двести тысяч! — повторил жид, задрожав на своем кресле.

— Да, именно столько.

— Знаете ли, это бесподобно!

— Конечно.

— А вы не находите, что, взяв с вас десять луидоров взамен мысли сесть за игорный стол, я взял с вас за эту мысль не слишком дорого?

— Я готов согласиться с этим…

— Тогда позвольте же мне дать вам второй совет, такой же хороший, как первый, и за который я ничего не возьму с вас…

— Какой?

— Теперь, когда вы разбогатели, не ходите более никогда в игорный дом.

— Почему?

— Просто потому, что, если вы выиграли эти деньги в четыре часа, то проиграете их в два…

— Этого нельзя знать наверно.

— По крайней мере, это довольно вероятно. Я видел много людей, которые были в положении, подобном вашему, исключая огромность выигранной вами суммы, успех опьянял их, они возвращались к игре, чтобы удвоить свое богатство, и на другое утро прибегали ко мне заложить что-нибудь и снова отправляться пытать счастья, которое насмехалось над их усилиями, как молодая кокетка…

— Благодарю вас за советы, но люди, о которых вы говорите, все были безумцы, терявшие голову, упорствовавшие против несчастья, не имевшие хладнокровия и твердости, необходимых для игрока…

— А имеете ли вы это хладнокровие и эту твердость?

— Думаю, что так.

— Итак, вы еще будете играть?

— Не знаю… Может быть.

— Если так, то не пройдет и недели, как эти часы, которые я возвратил вам, опять займут место в моем сундуке.

— Увидим.

— Не забудьте, что, если вам будет нужно продать или заложить, я предложил вам и опять предлагаю сто луидоров.

Рауль пожал плечами. Натан проводил его до двери. Дебора не показывалась.

Легко понять, что Рауль, обвиняя других в сумасбродстве, сам не отличался слишком большим благоразумием. Легко также понять и то, что если он не был еще влюблен в Дебору, то, по крайней мере, был близок к этому.

Затворив дверь за Раулем, Натан отправился на первый этаж продолжать свои счеты, прерванные приходом посетителя. Он уже переступил первые ступени лестницы, когда его позвал голос, звуки которого, кроткие и звучные, заставили забиться его сердце. Голос этот принадлежал Деборе. Жид поспешно вошел в нижнюю залу, где находилась его дочь.

Дебора, казавшаяся утомленной, лежала на широком диване. По странной прихоти, молодая девушка надела в этот день вместо вчерашнего простого платья ослепительно богатый восточный костюм. Жемчужное ожерелье обвивало ее гибкую шею. Цехины сверкали в ее черных волосах. Руки, закинутые назад, поддерживали томную голову. Легкие синеватые круги окружали ее веки и доказывали, что она провела бессонную ночь. Ни один из этих признаков страдания не избег нежных родительских взоров Натана.

— Дитя мое, дитя мое, — прошептал он с беспокойством. — Ты нездорова? Ты страдаешь?

— Небольшая мигрень, мой добрый батюшка, может быть, расстройство нервов, но это ничего, решительно ничего, — отвечала Дебора.

— Точно?

— Да, добрый батюшка, завтра утром все пройдет…

— Да услышит тебя Бог! — сказал он, несколько успокоившись. — Но скажи мне, ты сейчас звала меня?

— Звала…

— Чего ты хотела?

— Видеть вас и поговорить с вами, вот и все…

— Не хочешь ли ты спросить меня о чем-нибудь особенном?

— Решительно ни о чем.

— Тогда давай поговорим, но сначала объясни мне, зачем, против своего обыкновения, сегодня ты нарядилась так блистательно?

— Зачем!.