— Брала…

— Ты правду говоришь, дитя мое? — спросила больная, вдруг переменив тон и смягчив, как бы по волшебству, свой грубый и резкий голос.

— Истинную правду, — отвечала Жанна. — Кажется, матушка, я никогда вам не лгала!..

— Ну! — продолжала больная. — Ты хорошо поступила, моя милая!.. Признаюсь, сама не знаю, почему на меня нашло какое-то предубеждение против этого больного путешественника, но теперь я чувствую, что это предубеждение пропадает и что твое мнение решительно изменило мои мысли… Молод он?

— Молод, по крайней мере, так кажется.

— Хорош собой?

Жанна невольно покраснела, однако тотчас же ответила:

— Черты его показались мне очень правильными, но я видела его спящим и в то время, когда он был без чувств; притом, бледность должна очень его портить…

— Но все-таки, несмотря на это?.. — прошептала больная с настойчивостью.

— Он хорош, — сказала молодая девушка.

— Ты думаешь, что он дворянин?..

— Я в этом не сомневаюсь.

— Ты знаешь, как его зовут?..

— Слуга назвал его кавалером Раулем де ла Транблэ.

— Да пошлет Господь скорое выздоровление этому прекрасному кавалеру!.. — сказал больная со странной улыбкой. — Я помолюсь за него моей святой покровительнице…

В эту минуту постучались в дверь с улицы. Жанна подошла к окну, чтобы посмотреть. Это был Жак, вернувшийся назад с доктором. Девушка поспешила сойти вниз, чтобы отворить дверь пришедшим, и немедленно привела их к кавалеру.

Рауль проснулся в ту минуту, когда доктор, Жанна и слуга вошли в комнату. Он открыл глаза, приподнялся и обвел вокруг мутным взором, потом упал и голова его снова прислонилась к подушке, запачканной кровью. Очевидно, он не сознавал ни своего положения, ни того, где находится.

Доктор подошел к кровати, взял руку Рауля, пощупал пульс, потом развязал бинты и взглянул на рану. Девушка и слуга следовали за всеми его движениям с тревожным волнением. Окончив свой продолжительный и подробный осмотр, доктор покачал головой.

— Есть опасность? — спросила Жанна.

— К несчастью, есть, — отвечал он.

— Однако рана, кажется, не глубока?

— Рана ничего не значит и не она беспокоит меня.

— Чего же вы боитесь?

— Воспаления в мозгу…

— Ах, Боже мой! — вскричала молодая девушка, инстинктивно испугавшись этих слов, хотя и не совсем понимала смысл их.

— Да, — продолжал доктор, — потрясение было ужасное. Посмотрите на мутность и слабость взгляда, пощупайте лихорадочное биение пульса. Я опасаюсь нервной горячки, а может быть, и столбняка.

— Что же надо делать?

— Я пущу кровь.

— А потом?

— Потом мы увидим.

— Если болезнь, которой вы опасаетесь, случится, когда это будет?

— Сегодня же.

— И сколько времени продолжится?

— По всей вероятности, столбняк окончит жизнь больного в несколько часов… Нервная горячка действует не так быстро, и в продолжение девяти дней можно еще сохранять некоторую надежду.

Заметим мимоходом, что все это говорилось при Рауле, но таково было положение молодого человека, что он не мог ни слышать, ни понимать слов, доходивших до его слуха.

— Вам нужно что-нибудь? — спросила Жанна. — Может быть, я мешаю вам… скажите, и я оставлю вас одних.