Когда Рауль опомнился, герцога и Антонии Верди уже не было в кабинете.
Но Рауль увидал в трех шагах от себя добродушную физиономию и вечную улыбку полицейского, который привез его в Пале-Рояль.
— Как вы себя чувствуете теперь? — спросил полицейский.
Вместо ответа Рауль сделал усилие, чтобы собрать свои страшные воспоминания, которые не замедлили нахлынуть волной.
— Кажется, дело было жаркое, — продолжал полицейский.
— Да, — отвечал Рауль, — вы, без сомнения, знаете лучше, чем кто-нибудь…
— Откуда мне знать?
— Большие наказания определяются для больших преступников! — возразил кавалер с горечью. — Вы, вероятно, уже получили какие-нибудь приказания относительно меня?
— Да, конечно, кавалер, я получил…
— Исполняйте же их! Без сомнения, мне назначена Бастилия… В ожидании худшего… я готов следовать за вами!
— Извините, кавалер, но в эту минуту между нами существует некоторое недоразумение…
— Недоразумение? Какое?
— Мне не было приказано отвезти вас в Бастилию… по крайней мере, теперь.
— Да? — сказал Рауль.
— Это вас удивляет?
— Очень. В таком случае, скажите мне, пожалуйста, что же вы должны делать со мной?
— Ничего неприятного для вас…
— Но все-таки?
— Мне приказано отвести вас в залу возле кабинета, отобрать у вас шпагу и стеречь…
— До каких пор?
— До тех пор, пока вас не потребует его королевское высочество…
— Стало быть, регент хочет видеть меня во второй раз?
— Очень может быть, кавалер… Угодно вам подойти в залу, которая нам назначена?
— Я готов…
Комната, в которую полицейский ввел Рауля, была обширна, великолепно меблирована и украшена картинами Лебрена, Ванло, Симона Вуэ и Натуара. В углу ее, на столике, был приготовлен завтрак, состоявший из холодного мяса, пирожного и двух бутылок испанского вина. Полицейский подвинул кресло Раулю и попросил его сесть.
— Вы знаете, кавалер, — сказал он потом, — что я имею приказание отобрать у вас шпагу?
— Вот она, — отвечал Рауль, вынимая шпагу из ножен и подавая ее полицейскому.
— Право, кавалер, — продолжал последний, — все, что происходит здесь сегодня, удивляет меня и смущает более, чем я могу сказать…
— Почему же? — машинально спросил Рауль, думая совершенно о другом.
— С тех пор, как я имею честь служить его высочеству, я производил многочисленные аресты и отвозил в Бастилию, в Венсенский замок и даже в Пиньероль весьма знатных особ; но никогда, никогда я не видал ничего подобного тому, что вижу теперь…
— Я вас не понимаю, — сказал кавалер. — Вы меня арестуете, отвозите в Пале-Рояль, отбираете у меня шпагу… что же может быть проще всего этого?
— 3 сущности — да, но в форме совсем наоборот.
— Я вас не понимаю.
— Судите сами. Во-первых, как я уже имел удовольствие объяснить вам, я вас не арестовал; я только получил приказ проводить вас, не теряя из виду, a это совсем не одно и то же. Потом, я вас отвел в кабинет его королевского высочества. Что там было — я не знаю и не буду sac о том спрашивать; но, кажется, регент обошелся с вами довольно грубо и порядком напугал вас, потому что я нашел вас в обмороке… Что же из этого следовало заключить, позвольте вас спросить, если не то, что я должен был вас отвезти как можно скорее в какую-нибудь государственную тюрьму? Вовсе нет! его королевское высочество хочет еще раз видеть вас и даст мне приказание из собственных уст стеречь вас, но оказывать при этом величайшее уважение… Слышите, кавалер, » величайшее уважение «!. |