Потому-то, приходя ко мне, она всегда бывала настороже. Ну-ну, мне только не хватало растрогаться. Ману — просто дрянь. Я закрыл глаза, чувствуя, как внутри все сжалось от непереносимой боли. Не стоило и стараться! Ману, одна-единственная, вечно будет для меня самой подлинной, самой чистой и верной. Гнев лишь питает мою любовь — терпеливо и безжалостно, — превращая ее в наваждение… Я не заблуждался тогда — теперь я это знаю наверняка.
Я спустился в столовую. Клер переоделась в легкое платье из набивной ткани. Она также слегка подкрасилась. Издалека я почувствовал запах ее духов. Духов Ману… Вернее, наоборот: как раз Ману и… Похоже, я снова запутался. Вконец сбитый с толку, я уселся напротив нее.
— Рене позвали к телефону, — сказала она. — Как вы себя чувствуете? Когда мы приехали, у вас был нездоровый вид.
Ее ясные глаза смотрели в мои ласково и открыто. Она была из тех прямых женщин — без ужимок, без тайн, — которые сразу предлагают вам свою дружбу. Я чувствовал, как тает моя неприязнь. Она-то была вовсе непричастна к моей беде.
— У меня здесь часто болит голова, — объяснил я. — С трудом привыкаю к здешнему климату.
— Здесь, должно быть, скучновато? Нет-нет, мсье Брюлен не станет пить спиртное. Только фруктовый сок.
Непререкаемым тоном она отослала Хассана обратно. Мне было приятно, что она так обо мне заботится.
— Да нет, — ответил я, — мне здесь не скучно. Напротив, это идеальное место для работы.
— В окрестностях есть места для прогулок?
— Да тут нет никаких окрестностей. Одни горы — такие же голые и дикие, как здесь.
— Но это все-таки не пустыня?..
— Да нет… Кое-где в долинах, насколько я знаю, почва очень плодородная. Только это не близко, а вы теперь сами знаете, какие здесь дороги.
— Со слов Рене я не совсем так все себе представляла, — проговорила она задумчиво. — Выходит, стоит здесь оказаться, и уж никуда не вырвешься.
Я возражал скорее для виду:
— С утра пораньше и вечером, когда стемнеет, можно выйти прогуляться вокруг озера. И потом, всегда можно поехать в Кабул. Там есть американцы, англичане, немцы. Французов мало, в основном мелкие чиновники. Все сходятся в «Сесиле». Там накачиваются виски и перемалывают друг другу кости.
— Это мне знакомо. В Бомбее было то же самое.
— Но вы забыли про свои книги… Теперь вам хватит времени их дописать… Чем не развлечение!
— Только не смейтесь надо мной, — сказала она. — Это всего лишь наброски. Я пыталась сделать из них что-то цельное, законченное, но мне не хватает смелости. А ведь я немало поездила с Рене, повидала много интересных людей… Хватило бы на целый роман!
— Вы захватили эти наброски с собой?
— Нет. Оставила в Париже.
— А в какой форме они написаны? Извините за нескромность, но тут уж писатель берет во мне верх… Что это — просто воспоминания, голые факты, даты, забавные случаи?
— Нет… Это скорее черновики, только еще очень сырые. Боюсь, дальше этого дело и не пойдет… Мне не хватает воображения.
— Может, вам мог бы помочь кто-то из знакомых? Подруга, например? Ведь у вас, конечно, есть одна или две ближайшие подруги, от которых у вас нет тайн?
— Знакомые у меня есть. Но не подруги…
Тут пришел Жаллю. У меня вырвался вздох нетерпения: ведь я, возможно, вплотную подошел к разгадке. Что, если Ману были знакомы эти наброски? У нее-то не было недостатка в воображении, и она могла бы… Мне уже приходилось встречать женщин, готовых на все, лишь бы публиковаться!
— Давайте завтракать, — предложил Жаллю. |