Они надеялись
укрыться в шалашах, среди одиноких утесов, далеко от всякой дороги, куда не
посмеет явиться ни один вражеский солдат. Окутавший их летучий дым вместе с
утихающим мычанием и топотом стад уже терялся за еловыми лесками, а по
дороге все еще лился поток повозок и пешеходов, мешая продвижению войск, -
такой сплошной поток на подступах в Бельфору, такой неудержимый напор
разлившейся реки, что несколько раз приходилось останавливаться.
И вот на короткой остановке Морис увидел сцену, о которой у него
осталось воспоминание, как о полученной пощечине.
На краю дороги стоял уединенный дом, жилище бедного крестьянина, а за
домом находился скудный клочок земли. Крестьянин не пожелал покинуть свою
ниву: он был привязан всеми корнями к земле; он остался, не мог уйти, не
оставив здесь частицы своей плоти. Он в изнеможении сидел на скамье в
комнате с низким потолком и невидящими глазами смотрел на проходивших
солдат, отступление которых предоставляло его урожай врагу. Рядом стояла его
еще молодая жена с ребенком на руках, а другой малыш держался за ее юбку, и
все трое плакали. Вдруг дверь распахнулась, и показалась бабка, глубокая
старуха, высокого роста, худая; она яростно размахивала голыми руками,
похожими на узловатые веревки. Ее седые волосы выбились из-под чепца,
раззевались над тощей шеей, слова, которые она выкрикивала в бешенстве,
застревали у нее в горле, и нельзя было их разобрать.
Сначала солдаты рассмеялись. Хорош вид у сумасшедшей старухи! Но потом
до них донеслись слова. Старуха орала:
- Сволочи! Разбойники! Трусы! Трусы!
Она кричала все пронзительней, во всю глотку, бросая им в лицо
ругательства, укоряя в трусости! Хохот утих, по рядам пронесся холод.
Солдаты опустили головы, смотрели в сторону.
- Трусы! Трусы! Трусы!
Казалось, она вдруг выросла. Она предстала, худая, трагическая, в
оборванном платье, водя рукой с запада на восток таким широким взмахом, что
заполняла все небо.
- Трусы! Рейн не здесь!! Рейн там! Трусы, трусы!
Наконец солдаты двинулись дальше, и Морис, случайно взглянув на Жана,
увидел, что его глаза полны слез. Мориса это потрясло; ему стало еще больней
при мысли, что даже такие грубые люди, как Жан, почувствовали незаслуженное
оскорбление, с которым приходилось мириться. Все будто рушилось в его бедной
измученной голове; он не мог даже припомнить, как он дошел до стоянки.
7-му корпусу понадобился целый день, чтобы пройти двадцать три
километра от Данмари до Бельфора. И только к ночи войска наконец
расположились бивуаком у стен крепости, в том самом месте, откуда вышли
четыре дня назад, отправляясь навстречу врагу. Хотя было поздно и все очень
устал, солдаты во что бы то ни стало захотели развести огонь и приготовить
похлебку. |