Наконец Москва! Битва, где
яркое солнце Аустерлица засияло в последний раз, - страшная схватка людей,
столкновение огромных полчищ, упрямая храбрость, холмы, захваченные под
беспрерывным огнем, редуты, взятые приступом с помощью холодного оружия,
постоянные наступления в борьбе за каждую пядь земли и такая неистовая
отвага русской гвардии, что для победы понадобились яростные атаки Мюрата,
гром трехсот пушек, стреляющих одновременно, и доблесть Нея, торжествующего
героя этого дня. И в каждом сражении знамена развевались в вечернем воздухе
все с тем же трепетом славы, все те же возгласы: "Да здравствует Наполеон!"
- раздавались в час, когда огни бивуаков вспыхивали на завоеванных позициях,
и французы были повсюду у себя дома, как завоеватели, пронесшие своих
непобедимых орлов с одного конца Европы до другого, и достаточно было
перешагнуть чужой рубеж, чтобы повергнуть во прах покоренные народы!..
Морис доедал отбивную котлету, опьяненный не столько белым вином,
сверкавшим в его стакане, сколько этой великой славой, певшей гимны в его
памяти, как вдруг его взгляд упал на оборванных солдат, покрытых грязью,
похожих на разбойников, уставших рыскать по дорогам; Морис слышал, как они
спросили у служанки, где именно стоят полки, расположившиеся лагерем вдоль
канала.
Морис подозвал их:
- Эй, товарищи, сюда!.. Да ведь вы из седьмого корпуса?
- Конечно. Из первой дивизии!.. Черт подери! Нам да не быть оттуда!
Ведь я сражался под Фрешвиллером, там дело было жаркое, могу за это
поручиться... А этот товарищ, он из первого корпуса; он был под
Виссенбургом; тоже скверное место!
Они рассказали, как их понесло в общем потоке бегства, как они,
полумертвые от усталости, остались на дне оврага, были даже ранены и
потащились в хвосте армии, и вынуждены останавливаться в городах, страдая от
приступов изнурительной лихорадки, и так отстали, что только теперь, слегка
оправившись, пришли сюда, чтобы найти свою часть.
У Мориса сжалось сердце: готовясь приступить к швейцарскому сыру, он
заметил, как они жадно взглянули на его тарелку.
- Мадмуазель! - позвал он служанку. - Еще сыра, хлеба и вина!..
Товарищи, вы тоже закусите, правда? Я угощаю. За ваше здоровье!
Они радостно сели за стол. Морис похолодел, глядя на них: то были
жалкие, опустившиеся безоружные солдаты в красных штанах и шинелях,
подвязанных бечевками, залатанных такими пестрыми лоскутьями, что эти
военные стали похожи на грабителей, на цыган, которые вконец износили рвань,
добытую на каком-нибудь поле сражения.
- Да, черт подери! Да, - заговорил высокий солдат, набив рот сыром, -
там было невесело!.. Надо было это видеть. Ну-ка, Кутар, расскажи!
И низенький солдат, размахивая куском хлеба, принялся рассказывать:
- Я стирал рубаху, другие ребята варили суп. |