В данный момент ее речь была совершенно осмысленной, лишь очень чуткое ухо могло уловить в ее голосе диковатые интонации. И все же я почувствовал, в каком она огромном напряжении и чего стоит ей держать себя под контролем.

– Если не хотите сейчас про это говорить, миссис Рембек, не говорите, – предложил я.

Однако ей нужно было выговориться. И она продолжила:

– Эрни думает, что от меня можно скрыться, но у него это никогда не получалось. Я всегда слышала, как он разговаривал по телефону с женщинами и как договаривался с Сэмом Голдбергом о разводе.

– Это невозможно! – в ужасе выкрикнул Рембек.

– Сядь, Эрни! – приказал Керриган, и впервые в его голосе послышались стальные нотки стоящей у него за спиной корпорации. – Сядь и заткнись!

– Извините, миссис Рембек, – обратился я к ней. – Вы поэтому перебрались сюда, к своему брату? Потому что знали про готовящийся развод?

– Я не могла там больше оставаться. – Ее голос задрожал от унизительных воспоминаний. – Все время играть, притворяться, делать вид, будто я слепая и глухая. Нет, я так больше не могла. – Она вдруг обвела комнату беглым испуганным взглядом, словно пойманное в ловушку животное, но сдержалась и лишь сказала:

– Можно, я присяду?

Фрэнк Доннер и Керриган оба кинулись к ней со стульями. С извиняющейся улыбкой она поблагодарила Керригана и опустилась на стул, предложенный ей братом, который, наклонившись, встал у нее за спиной, когда она села. Не отходя от нее, Доннер, сверкнув глазами, предупредил меня:

– Вы не имеете права этим воспользоваться. Она невменяема. Вы сами знаете. – Он выглядел несколько комично – в футболке и домашних тапочках, с покрасневшими от гнева, стыда и возмущения лицом и шеей и с молотком, про который, он, видимо, совсем позабыв, продолжал держать в правой руке. Его сестра взяла его свободную руку со словами:

– Фрэнк, прошу тебя, дай мне договорить. Я себя нормально чувствую.

И тут я вдруг понял, что сыт всем этим по горло. Разгадав все обманы, распутав ложные следы, пробравшись через интриги, насилие и кровопролитие, я оказался лицом к лицу с больной, несчастной и одинокой женщиной. Из всех, с кем я встречался в ходе следствия, эта женщина была наименее похожа на преступницу и наиболее достойна сострадания; из всех она внушала наименьшие опасения, но именно она оказалась той добычей, за которой я охотился.

– Нет, хватит, – вмешался я. – Хватит, миссис Рембек. Если угодно, расскажите вашу историю полиции, а я обойдусь. – Повернувшись к Рембеку, я показал рукой на его жену и сказал:

– Вот она. Вы поручили мне найти ее, и я ее нашел. Теперь поступайте с ней, как сочтете нужным.

Я хотел было еще кое‑что добавить, приоткрыть ему хоть часть правды о Рите Касл, сообщить факты, поведанные мне Тедом Квигли, но потом решил промолчать. Рембек вперил в жену горящий взгляд, словно в первый раз в жизни ее увидел. Преподнести ему жестокую правду сразу об обеих женщинах было бы слишком немилосердно.

Я подошел к телефону, снял трубку и начал набирать номер. Доннер крикнул:

– Куда вы, черт возьми, звоните?

– В полицию, – ответил я, поворачивая к нему лицо.

– Вы не смеете трогать Элеонору, – грозно произнес он. – Она невменяема. Она все это выдумала, с начала и до конца.

– Я не по поводу Элеоноры собираюсь звонить, – сказал я, – а по поводу вас. Осталось еще убийство Микки Хансела – оно на вашей совести. Вы‑то вменяемы и ответите по закону.

Плотину прорвало. Фрэнк Доннер с налившимся кровью лицом поднял руку, в которой держал молоток, и с рычанием кинулся ко мне через всю гостиную.