– Да, – признал Сандерс.

– И они с Гарвином подставили тебя?

– Да.

– Тогда зачем ты рассказывал мне о цветке, а?

Сандерс нахмурился, не сразу поняв, что имеет в виду Дорфман. Старик говорил так бессвязно и так любил быть…

– О цветке, – раздраженно повторил профессор, стуча костяшками пальцев по подлокотнику кресла‑каталки. – О цветке, нарисованном на дверном стекле твоей квартиры. Мы с тобой как‑то говорили об этом. Или теперь будешь утверждать, что забыл?

А ведь Сандерс и в самом деле не мог вспомнить, что было связано с этим цветком – до этого момента. Ho теперь он вдруг все вспомнил. Наваждение, которое преследовало его последние дни.

– Вы правы, я забыл.

– Ты забыл! – с иронией повторил Дорфман. – И ты думаешь, я в это поверю?

– Макс, но я и в самом деле…

Профессор фыркнул.

– Ты невозможен. Вот уж ни за что бы не поверил, что ты сможешь заливать так откровенно. Ничего ты не забыл, Томас. Ты просто предпочитаешь не смотреть лицо фактам.

– Каким фактам?

Перед мысленным взором Сандерса всплыло изображение цветка – такое ярко‑оранжевое, пурпурное и желтое; цветок на двери в квартиру… В начале недели это воспоминание назойливо преследовало его, а сегодня вернулось…

– Не терплю я этих шарад, – пожаловался Дорфман. – Все ты, конечно, помнишь. Ты просто предпочитаешь не думать об этом.

Сбитый с толку Сандерс покачал головой.

– Слушай, Томас, ты рассказывал мне это лет десять назад, – настаивал профессор, помахивая рукой в воздухе. – Ты мне исповедовался. Рыдал, так сказать, в жилетку. Очень ты тогда был растерян, на то время приходились самые важные события твоей жизни. Значит, забыл, говоришь? – Старик недоверчиво покачал головой. – Ты рассказывал мне, как часто приходилось гонять с Гарвином в Японию и Корею. А по возвращении она всегда ожидала тебя в квартире в каком‑нибудь эротичном наряде и в эротичной позе. И порой, подходя к входной двери, ты сразу видел ее сквозь нарисованный на стекле цветок. Или я не прав?

Он был не прав.

Воспоминание обрушилось на Сандерса внезапно, как телевизионное изображение. Он видел все так отчетливо, будто это происходило пять минут назад: ступеньки лестницы, ведущие к его квартире на втором этаже, и звуки, которые он услышал, еще не взявшись за ручку двери. Звуки, происхождение которых он даже не сразу понял, и, только когда он остановился на площадке и взглянул сквозь разрисованное стекло, он увидел…

– Я вернулся домой на один день раньше, – медленно сказал он.

– Вот‑вот. Ты вернулся домой неожиданно… Размалеванное желтой, оранжевой и пурпурной краской стекло… А за ним – ее голая спина, дергающаяся вверх‑вниз. Мередит сидела на коленях на кушетке в комнате и – двигалась вверх и вниз.

– И как же ты поступил? – спросил Дорфман. – Когда увидел ее?

– Я позвонил в дверь…

– Точно. Очень воспитанный мальчик – вежливый доброжелательный. Позвонил в дверь.

…Мередит повернулась к двери; ее спутанные волосы закрывали пол‑лица. Только когда она отбросила их с глаз, она увидела Сандерса, и выражение ее лица изменилось, глаза широко раскрылись.

– А дальше? – подгонял Дорфман. – Что ты сделал потом?

– Я ушел, – ответил Сандерс. – Я вернулся… вернулся в гараж и сел в машину. Поехал проветриться. Ездил часа два, а то и больше. Когда вернулся, было уже темно.