Портрет: «Линкольн». Строение: «Эйфель». Красная машина: «Машинный пожар. Нет. Пожарная машина». И так далее, и тому подобное. Как только он удаляет одну картинку, на её месте возникает другая. Некоторые он узнаёт сразу, в отношении других у него нет совсем никаких ассоциаций, а третьи словно теребят край сознания, однако он не может найти для них соответствующего слова. Когда тест подходит к концу, Кэм чувствует себя ещё более измочаленным, чем после физиотерапии.
— Корзина, — шепчет он. — Корзина для мятой бумаги.
Роберта улыбается.
— Опустошённый. Ты чувствуешь себя опустошённым.
— Опустошённый, — вторит Кэм, пряча слово в своём сознании.
— Неудивительно — все эти задания очень сложны, но ты хорошо справился. Заслуживаешь поощрения.
Кэм кивает, готовый свалиться и заснуть прямо здесь.
— Золотую звезду мне.
• • •
С каждым днём от него требуют всё больше и больше, как в физическом отношении, так и в умственном, но никаких объяснений не дают.
— Твой прогресс — награда сама по себе, — внушает ему Роберта. Но как же он может насладиться собственным прогрессом, если ему не от чего отталкиваться, не с чем сравнить?
— Чистая вода! — говорит он Роберте как-то за обедом. Их только двое. Они всегда обедают вдвоём, больше никого. — Начистоту! Сейчас!
Ей даже не требуется прилагать усилия, чтобы понять, что он имеет в виду.
— Когда настанет подходящий момент, ты всё о себе узнаешь. Пока не время.
— Хочу сейчас!
— Кэм, разговор окончен.
Кэм ощущает, как в нём нарастает гнев и не знает, что ему с ним делать; у него не хватает слов, чтобы дать выход злости.
Тогда в дело вступают руки, и прежде чем юноша понимает, что происходит, он швыряет через всю комнату тарелку, потом другую. Роберте приходится нырять и уклоняться, потому что теперь весь мир, кажется, заполнился летающими тарелками, приборами и стаканами. В следующее мгновение охранники набрасываются на Кэма, тащат в его палату и прикручивают к койке, чего не делали уже дней десять.
Он мечется в продолжительном припадке ярости, затем, выбившись из сил, утихает. Приходит Роберта. У неё течёт кровь. Всего лишь маленький порез над левой бровью, но это неважно! Это он сделал! Он виноват...
В одно мгновение все прочие эмоции заглушены раскаянием, которое кажется ему ещё более невыносимым, чем гнев.
— Разбил копилку сестры, — в слезах бормочет он. — Расколошматил отцовскую машину. Плохой. Плохой.
— Я понимаю, ты сожалеешь, — говорит Роберта. Голос у неё такой же усталый, как и у него. — Я тоже прошу прощения. — Она ласково берёт его за руку.
— За то, что ты натворил, ты останешься привязанным к койке до утра, — выносит она приговор. — Любые действия всегда имеют последствия. К твоим это тоже относится.
Кэм принимает наказание. Ему хочется стереть слёзы с глаз, но он не может — руки привязаны. За него это делает Роберта.
— Во всяком случае, нам теперь известно, что ты весьма силён физически, как мы и рассчитывали. Нас не обманывали, говоря, что ты был питчером.
В тот же миг мозг Кэма сканирует память в поисках воспоминаний о занятиях спортом. Он играл в бейсбол? Его мозг, раскрошенный, фрагментарный, ставит постоянные препоны, когда он хочет что-то в нём найти, зато узнать, каких воспоминаний у него нет вообще, совсем нетрудно.
— Питчер никогда, — говорит он. — Никогда.
— Конечно нет, — спокойно отвечает она. — Не понимаю, откуда я это взяла.
• • •
День за днём разрозненные кусочки укладываются в сознании Кэма на правильные места, и он начинает осознавать свою пугающую уникальность. |