- Вы все какие-то блаженные, - буркнул Мартин, - Армия, тоже мне. Под боком живет враг спокойненько, ты к нему на свидания ходишь, а весь аэродром рукоплескает. Автомат свой вынесла, и никто не заметил. Как вас до сих пор еще не перебили всех?

- Но ведь не перебили...

- Может, ты мне еще предложишь у вас поселиться?

- Ой, Мартин... Это было бы так здорово! - Чена подняла голову, глаза ее засияли,- Нет, правда! Мы бы поженились с тобой. Ты бы мог прямо у нас жить, если воевать со своими не хочешь, стал бы техником... Ты бы быстро научился. Или мы можем в тыл уехать. Правда, подумай, Мартин...

- Дура, - спокойно сказал Мартин, - Ты что, серьезно думаешь, я буду жить с вашими курицами?

Чена проглотила комок.

- Со мной... - прошептала она, - Ты не хочешь со мной жить?

Мартин сел на камень, глядя на спокойную темную поверхность воды.

- Только не в Арвилоне, - сказал он наконец, - Как хочешь, только не в Арвилоне.

- Ну тогда здесь... Никто же не против, правда.

- Да чушь это, - Мартин махнул рукой, - Несерьезно, понимаешь? Землянка, ягодки, грибки, подачки твои из столовой... Надо о жизни думать. На север надо пробиваться, там жизнь.

- Но как же через линию фронта идти? Убьют.

- Лучше пусть убьют. Знаешь, у нас тот, кто за свою жизнь дрожит, ничего не добьется.

- А чего ты хочешь добиться?

Мартин пожал плечами.

- Да хватит уже, с твоей философией. Жить я нормально хочу, по-человечески, понятно?

Чена подошла к нему.

- Мартин... почему ты так говоришь со мной? Так... грубо.

Ей было больно, непривычно больно - ныло в груди. Отчуждение росло, и обида - почему, за что, ведь он любит ее, и она любит, почему он так говорит с ней? С ней еще никто в жизни грубо не разговаривал. В Арвилоне это не принято. И Мартин, видно, почувствовал эту боль. Повернулся, взял ее ладонь, поцеловал, посмотрел блестящими темными глазами.

- Чена... прости, я не хотел. Не привык. Чена, ты пойдешь со мной?

Она молчала.

- Мне будет тяжело одному... Я без тебя не смогу. Чена, прошу тебя, пойдем со мной.

Она не смогла никому сказать о своем решении, и уходила тайно, как убегают подростки-мальчики из Арвилона. Она не могла даже выйти на поле, проститься с самолетом, погладить в последний раз фюзеляж... Скорее всего, она уже никогда не взлетит. Никогда в жизни. От одной этой мысли отчаяние захлестывало ее.

О подругах даже думать не хотелось. О тех, кто погиб... об Эйлин, которая уже никогда не сможет встать. О тех, кто оставался здесь, чтобы защищать Арвилон. От того мира, в который она уходит. Она знала, что поступок ее ужасен.

И еще меньше хотелось думать о будущем. Она будет рядом с Мартином, да... И уже неизвестно, почему: оттого, что ей хочется быть с ним, или оттого, что без него она уже жить не может. Скорее, второе. Словно страшный магнит тянул ее к Мартину, и тащил, и расплющивал о железо. Свободный Мир пугал Чену, и любопытство было, да, но гораздо сильнее жгло ее предчувствие беды. Она погибнет, и добро еще, если смерть будет легкой. Только гибель рядом с Мартином казалась легче, чем жизнь без него. Лишь теперь она понимала, как любит свою Родину, Арвилон, и как невозможно ей уйти из него, как он прекрасен, этот мир... Только Мартин был для нее больше, чем Родина, больше, чем целый мир.

Мартин не спрашивал, отчего она молчит. Они шли уже довольно долго. Чена прихватила карты приграничных территорий. Стремясь уйти как можно дальше, они не отдыхали, уходили в глушь, прячась от возможных встреч, для них любые встречи были нежелательны. Только вечером любовники остановились в глухом лесу у небольшого ручья, натаскали сучьев и развели огонь, Чена стала кипятить воду, выгребла туда банку тушенки (Мартин сказал: не экономь. Все равно, скоро все мешки бросать придется). Сварила суп с вермишелью. Они поели, Чена вымыла миски.