- Забудь, дурак он, - посоветовал патрульный.

Чена плакала. В этот миг она простила Мартину все - и неожиданную его агрессию, и неумелость, и эгоизм... Ей только хотелось его видеть, быть с ним рядом. Все для него делать, жить ради него. Пусть он будет даже грубым и противным, пусть он будет как ребенок. Только бы жил... А его не было, она чувствовала это. Еще до того, как мужик ей сказал - она ощутила, что мир опустел, едва очнувшись. Не только рядом не было Мартина - его не было нигде. Совсем. Значит, меня тоже нет, подумала Чена.

В следующий раз она осознала себя, уже находясь в какой-то камере... Маленькое такое помещение, и ничего в нем нет, даже скамьи, бетонные стены и пол, и ведро еще в углу. Дверь решетчатая, виден кусок коридора, и свет падает только оттуда, никакого даже окна нет. Голова ужасно болела, и дышать тоже было больно, из-за ребра. Ей теперь и встать казалось трудно, а как же она бежала, и стреляла, и тащила Мартина? Она и видела все вокруг, как в тумане. Воздух колыхался, и словно темные водоросли плавали в нем. "Мама", - вдруг сказала Чена, и увидела рядом мать, и вдруг поняла, что это все, что все будет хорошо. Как в детстве - стоит прийти к матери, и все становится хорошо. Потом она увидела, что это не мать, а Дали. И еще Эйлин рядом, здоровая, и Харрис, совершенно черная в тусклом свете, со сверкающими белками. Девчонки были веселы и спокойны. Дали сказала: "Ну тебе и досталось, малышка", и подсунула руки под ее плечи, приподняла, а Эйлин дала ей воды. Чене ужасно хотелось пить, и как это было кстати, вода... Харрис подсунула одеяло под ее плечи, лежать стало тепло и мягко. "Потерпи, сейчас посмотрим, что с твоей дурной головой", - сказала Дали, и взяла ножницы, стала разрезать повязку, отдирать ее, но почему-то было не больно. Она что-то там делала с раной, потом взяла чистый свежий бинт и стала наматывать заново, Харрис держала голову Чены, и от рук ее было так прохладно, хорошо. "Надо ее раздеть", - сказала Эйлин, - Ужас, какая грязная". Девчонки стали ее раздевать, и в этом не было ничего стыдного, как с Мартином, это нормально было, она же ранена, а пуля ведь не выбирает, куда ударить. Ничего стыдного в человеческом теле нет, когда оно используется не для греха. Девчонки стали мыть ее тело теплой водой, и на ребра тоже наложили повязку, а потом надели ей все чистое... "Она спит" услышала Чена над своей головой. "Она не виновата, - сказала Дали, - Она ведь просто хотела узнать тайну любви". "Узнала?" - спросила Эйлин. "Спросим, когда проснется".

Гланиус, шеф контрразведки, поднял веки и посмотрел в упор на сидящего перед ним Рохаса. Тот заерзал - взгляд у Гланиуса был тяжелый, это все знали. Вроде бы ты и не виноват ни в чем, но... сразу начинаешь думать, в чем бы покаяться.

- Так вот еще, по поводу этой шпионки... С чего вы взяли, что она летчица?

- Куртка, - сказал Рохас, - на ней куртка форменная.

- А случайно она ее не могла достать?

Рохас развел руками.

- Тут мы бессильны, ваше благородие. Но бдительность проявить надобно.

Гланиус издал тяжелый стон.

- О, Рохас... Черт бы вас побрал. Столько лет работаете... Вы что, не понимаете, что одно из двух - либо она летчица... либо вообще просто б... залетная. Не пошлют же они разведчицу в летной форме, ну как вы думаете!

- Я полагаю... - Рохас совсем потерял голос... - Я полагаю, что она летчица... Не могу доказать, ваше благородие, но... Так кажется. Может быть, ассоциативный допрос... Она, впрочем, без сознания.

- Так в медпункт надо! Вы ее потерять хотите? Рохас, я вас переведу в третий уровень.

- Ваше благородие, я уже распорядился насчет медпункта, но там... Я велю взыскать. Врач пьяный.

- Взыщите. И немедленно пусть ее осмотрят и сделают, что положено. И заключение пусть даст о возможных мерах воздействия, сами понимаете.