Изменить размер шрифта - +
И действительно, констебль, который оставался для прикрытия Сэнди Гриффитс, был лучше осведомлен, чем Самнер, просто наблюдая за тем, как криминалисты и полицейские тщательно исследовали каждую комнату. Каждый раз, когда Сэнди Гриффитс задавала вопрос, Самнер безучастно смотрел на нее. В каком шкафу был чай? Он не знал. Где Кейт держит подгузники Ханны? Он не знал. Какое полотенце или фланелька для мытья ребенка? Он не знал. Наконец, может ли он проводить Сандру в комнату Ханны уложить ребенка спать? Он взглянул в сторону лестницы.

— Это там, наверху, — сказал он, — не пройдете мимо.

Казалось, его загипнотизировало нашествие в его дом бригады, проводящей обыск.

— Что они ищут? — повторял он как заведенный.

— Что-нибудь связанное с исчезновением Кейт, — отвечала Гриффитс.

— Значит ли это, что они думают, будто это сделал я?

Гриффитс устроила Ханну у себя на руках и постаралась, чтобы девочка ничего не услышала.

— Это стандартная процедура, Уильям, но не думаю, что об этом нужно разговаривать при дочери. Предлагаю завтра обсудить все с инспектором Гелбрайтом.

Но Самнер был либо совершенно бесчувственным, либо слишком безразличным к благополучию дочери, чтобы принять совет. Он не отрывал взгляда от фотографии жены на каминной доске.

— Я не мог сделать это, — сказал он. — Я был в Ливерпуле.

 

По запросу отделения полиции Дорсетшира полиция Ливерпуля приступила к предварительным опросам в отеле «Регал». Это было только начало, безусловно, но счет, оплаченный им в то утро, представлял собой интересное чтиво. Хотя он и много пользовался телефоном и был любителем отдохнуть в кофейне, ресторане и баре в течение двух первых дней, был еще и двадцатичетырехчасовой период между ленчем в субботу и выпивкой в полдень в баре в воскресенье, когда он не воспользовался ни одной из услуг, предлагаемых отелем.

 

Глава 10

 

На следующее утро в течение двадцати минут, пока ждал Уильяма Самнера в гостиной коттеджа Лангтон, чтобы поговорить с ним, Джон Гелбрайт узнал два факта о его умершей жене. Первый — Кейт Самнер страдала тщеславием. Каждая фотография на витрине была либо ее собственная, либо ее вместе с Ханной, он безуспешно пытался найти портрет Уильяма или хотя бы какой-то пожилой женщины, которая могла быть матерью Уильяма. В полном разочаровании он закончил считать фотографии, кажется, всего тринадцать с изображением приятно улыбающегося лица в обрамлении золотых локонов. Интересно, это культ личности, доведенный до крайности, или показатель подсознательного ощущения собственной неполноценности, которая требовала постоянного напоминания о том, что фотогеничность тоже талант?

Второй факт — он сам никогда не смог бы жить с Кейт. Она ухитрялась везде пришивать оборки: кружевные занавески с оборками, ламбрекены с оборками, накидки на кресла с оборками, даже абажуры были украшены кисточками. Ничто, даже стены, не избежали ее пристрастия к избыточным украшениям. В коттедже Лангтон, построенном в стиле XIX века, были потолки с потолочными балками и кирпичный камин. Вместо того чтобы покрыть стены простой белой штукатуркой, которая наилучшим образом смогла бы подчеркнуть все достоинства дома, стены гостиной, вероятно за большие деньги, были оклеены безвкусными обоями, подделкой под стиль эпохи регентства, украшенными золотыми полосами, белыми бантами и корзинами фруктов неестественного цвета. Гелбрайт содрогнулся от осквернения того, что могло стать чудесной комнатой, и бессознательно сравнил ее с простотой шлюпа Стивена Хардинга, отделанного деревом, который сейчас под микроскопом исследуют офицеры полиции, профессионалы по осмотру мест преступлений, пока сам Хардинг, пользуясь правом хранить молчание, в нетерпеливом ожидании сидит в тюремной камере.

Быстрый переход