Изменить размер шрифта - +
Почему бы не убить и Питера? Или нас? Для этих людей человеческая жизнь ничего не значит. Ни одна, ни две, ни сто жизней. Они сделают все, лишь бы заставить замолчать Фа и Би. А заодно и нас. До 13 января.

– До 13 января, – повторила Арлетт. Глаза ее расширились от ужаса.

– Срок ультиматума истекает тринадцатого. Когда будет объявлена война, истина никому не будет нужна. Итак, у нас остается пять дней, чтобы засти вить заговорить Фа и Би.

– Ты рассуждаешь так, как будто уже знаешь, что они тебе скажут.

Севилла взглянул на нее:

– Не знаю. Но догадываюсь. – И прибавил: – И ты тоже.

– Да, и я тоже… – с трудом повторила Арлетт.

Мурашки пробежали у нее по коже, волосы зашевелились на голове, по спине тек пот, и в то же время она чувствовала, как холодеют ее руки. Она хотела потереть их и заметила, что они дрожат. Она спрятала руки за спину, выпрямилась и приглушенно произнесла:

– Есть ли смысл ночевать на крыше?

– Думаю, что да. Когда мы уберем лестницу, нас нельзя будет застать врасплох. Бетонный бортик защитит нас от прицельного огня. А для нас, если придется стрелять, все будет как на ладони.

– Слушаюсь, капитан Севилла, – с улыбкой сказала Арлетт.

Но чувствовала она себя вымотанной: ноги ослабли, еще немного, – и она лишится чувств. Севилла внимательно посмотрел на нее, обнял за плечи и прижал к себе. Она обмякла, уткнулась головой ему в плечо и прошептала:

– О Генри, Генри!..

– Пойдем, – сказал он, – приготовимся. Не надо ничего бояться.

Через некоторое время вся лаборатория сидела на террасе за столом и, не говоря ни слова, ужинала в наступавшей темноте. Мэгги была совершенно обессилена. Питер и Сюзи ни о чем не спрашивали. Их молчанье означало: раз мы больше не пользуемся вашим доверием и даже не имеем больше права видеть Фа и Би, не говорите нам ни о чем, мы‑то уж, конечно, не будем стараться узнать чего бы то ни было. В сгустившихся сумерках Севилла едва мог различить белые пятна их лиц. Он с нежностью смотрел на них. Сюзи, Питер, как много они для него значат! Он чувствовал себя виноватым перед ними не потому, что молчал, а потому, что подвергал их опасности, их, едва начинающих жить. «А Майкл? – подумал он. – Майкл в тюрьме. Парадоксально, но из всех нас он, может быть, единственный, кто останется в живых».

– Питер, – тихо позвал он. – Что они дали нам из оружия?

– Ручной пулемет, автомат, четыре винтовки М16 и гранаты.

– Кто умеет стрелять?

Питер, Сюзи и Арлетт подняли руки.

– Сюзи, сумеете ли вы обращаться с винтовкой?

– Я стреляла по мишени из карабина с оптическим прицелом.

– Я тоже, – сказала Арлетт.

– Принцип один и тот же. Питер, ручной пулемет или винтовку?

– Безразлично.

– Ну что ж, пусть у часового будет ручной пулемет. Прожектор работает?

– Да.

– Он понадобится. Оденьтесь в темное. Принесите одеяла, по два каждому, электрические фонарики, питье, бинокль, плащи и, конечно, передатчик.

Стало тихо.

– Когда мы начнем устраиваться? – через некоторое время спросил Питер.

– Как только стемнеет.

Севилла почувствовал, что его тормошат. Он открыл глаза и ничего не увидел – ночь была безлунная. Питер шепнул ему на ухо:

– Четыре часа, ваш черед, все в порядке. – Наступила тишина. Тихий, едва слышный голос Питера продолжал: – Если вы действительно проснулись, я пойду посплю. Чертовски трудно сидеть в темноте с открытыми глазами. Дайте мне вашу винтовку.

Быстрый переход