Время уже было потеряно. Индейцы успели объехать холм кругом, пока он спускался по склону. Вниз скатился, в облаке пыли, Сэм. Пес бежал к нему на трех лапах, поджав четвертую к брюху. Хондо наклонился, подхватил раненого Сэма и посадил к себе на седло.

Теперь Хондо не смог бы и винтовку вынуть из чехла. Индейцы подлетели к нему, окружили и стащили на землю. Хондо ударил одного в лицо, Сэм вцепился в другого, но нападавших было слишком много.

Лэйна придавили к земле, заломили руки и связали их за спиной кожаным ремнем.

Поодаль, вздыбив шерсть, стоял и рычал Сэм, ожидая команды человека. Но человек молчал.

Хондо обвел взглядом индейцев. Девять.

Сильва увидел пса, и гортанно выкрикнул команду. Кто-то потянулся к луку.

Хондо повернул голову.

— Сэм! Прочь, Сэм! Прочь!

Пес одним прыжком отскочил в сторону и бросился в заросли кустарника.

Сильва подошел к связанному Хондо и ударил его в живот. Он торжествовал. Вечером в деревне его встретят, как победителя. Он приведет сильного пленника.

— Белый человек знает наш язык, — сказал Сильва. — Хорошо. Он сразу узнает, что его ждет.

— У тебя на поясе много скальпов.

— Да.

Хондо говорил медленно, подбирая самые обидные слова и зная, как задеть индейца.

— Ты снял их с женщин, детей и собак. Тобой по праву гордятся соплеменники.

Хондо дважды повторил это, сначала по-испански, потом на местном наречии. Кто-то хохотнул.

Злоба вспыхнула в глазах Сильвы.

— Хорошо, ты. узнаешь, как это бывает, на себе.

— Ничего, — прохрипел Хондо,-легко мучить связанного. Ты не мужчина, ты охотник на зайцев. Без смелых товарищей — ты мясо для койота.

Хондо говорил с холодным расчетом. Он за долгие годы хорошо изучил апачей и знал, что надеяться на побег нечего. Пленники всегда были обречены на смерть… смерть медленную и мучительную: привязанным ли к муравейнику, подвешенным ли вниз головой над огнем. Но можно умереть быстро. Если Сильва придет в ярость…

Но Сильва сохранял спокойствие и невозмутимость. Он жаждал помучить пленника перед смертью. Наслаждение от страданий умирающего обещало быть долгим: на земле лежал сильный человек, сквозь изорванную одежду проглядывало мускулистое тело.

Оскорбительные слова пленника полоснули его по живому, но он сдержался. Он ждал своего часа. Белый человек распростерся перед ним, и Сильва мог сделать с ним, что угодно. Лэйна перебросили через седло, и так туго стянули руки, что кисти посинели, и Хондо не мог и пальцем шевельнуть.

Индейцы поехали мимо длинных холмов. Хондо, повернув голову, увидел вокруг плоские застывшие лица.

В полдень пустыня превратилась в раскаленную жаровню, подогреваемую сверху пышущим багровым солнцем. Путь показался бесконечным: боль, жара и монотонность движения притупили сознание, и Хондо впал в забытье.

Время для него остановилось. Руки опухли, рубашка прилипла к телу, и соленый пот заливал покрасневшие веки, глаза щипало.

Но сильнее боли и усталости была жажда жизни. Даже теперь оставалась надежда на счастливый исход… А может…

Хотелось сражаться, вырваться, скрыться, жить. Было стыдно признаваться, что таким образом попал в плен. Хондо разлепил веки, впереди маячила спина Сильвы.

Марево застилало горизонт, в волнах горячего воздуха изменяли свои очертания горы, камни и редкие кусты можжевельника. Струйки пота щекотали спину, стекая между лопаток. Кожаный пояс глубоко врезался в запястья, малейшее движение причиняло невообразимую боль.

Хондо поднял голову и сплюнул.

— Женщина! — прохрипел он от переполнявшей грудь злобы. — Старуха!

Сильва оглянулся, животная ненависть сверкнула в его глазах.

Хондо так и подмывало пришпорить коня, врезаться в индейцев и умереть быстрой смертью, но он сдерживал себя.