Когда я расправился с анкетой, старший помощник отправил меня к капитану Павлову, который находился в рубке командующего - фрегат «Марианна», как я уже и сам догадался, был бригадным флагманом.

    Ответив кивком на моё приветствие, Павлов сказал:

    -  Присаживайтесь, пилот. Шкипер Томассон скоро освободится, мы соберём в кают-компании свободных от вахты офицеров и по всей форме представим вас как нового члена команды. Вы довольны?

    Я замялся.

    -  Да, сэр, я доволен, но…

    -  «Но»? - нахмурился он, внимательнее присмотревшись ко мне. - Что с вами, суб-лейтенант? Вы, кажется, не в своей тарелке, хотя, по идее, должны сиять от радости и прыгать до потолка. В чём дело?

    Я глубоко вдохнул, набираясь смелости.

    -  Капитан, сэр! Я… я знаю… то есть, мне известно… В общем, я думаю, что вы знаете, кто я такой.

    Лицо Павлова помрачнело, как грозовая туча. Добрую минуту он просидел молча, уставившись в стол, затем поднял на меня тяжёлый взгляд и заговорил:

    -  Так, ясно. И я угадываю ход ваших мыслей. - Он подался вперёд, облокотившись на стол. - Теперь слушай внимательно, парень, что я тебе скажу. Твой отец был фашист. Уяснил? Повторять не надо? Но всё же повторю: он был фашист. Не как Гитлер - тот был нацист; а как Муссолини, Франко, Пиночет, М’буту и Асланбеков. Ты хорошо учился в школе и колледже и должен знать эти имена. Фашистом можно назвать и генерала-президента Чанга. Режим, который он установил на Тянь-Го, имеет глубоко национальную специфику, но в его фундамент заложены те же принципы, которых придерживался адмирал Шнайдер. Хотел бы ты жить на такой планете? Сомневаюсь. С виду ты гораздо умнее того молодого глупца, каким был я семнадцать лет назад, когда уверовал в бредовые идеи твоего отца. Не думаю, что он дурачил нас, он был свято убеждён, что мир можно сделать лучше при помощи насилия и принуждения. Он был опасным идеалистом, и для Октавии большое счастье, что наш путч провалился, что нашу хунту разогнали. Я и сейчас не в восторге от существующей системы власти, однако понимаю, что ничего лучшего мы не заслуживаем. Мы - в смысле весь наш народ, который каждые четыре года выбирает себе такое правительство. А любые попытки силой навязать обществу высокие идеалы неизбежно обречены на кровь и слёзы. Так что никаких сантиментов к памяти твоего отца я не питаю.

    Жестом велев мне оставаться на месте, Павлов обошёл стол, передвинул одно из кресел и уселся напротив меня.

    -  Теперь поговорим о тебе. Ты, видно, вбил себе в голову, что тебя взяли в Астроэкспедицию из-за того, что ты - сын Бруно Шнайдера?

    -  А разве это не так?

    -  Нет, не так. Вернее, не совсем так. Хотя должен признать, что определённую роль это сыграло, но… Давай расскажу всё по порядку. Позавчера меня вызвал адмирал Фаулер и сообщил, что собирается провести эксперимент. Лучший выпускник и такое прочее - словом, то, что я говорил тебе при нашей первой встрече. В ответ я возразил ему, что это не в наших правилах, а если и менять правила, то для эксперимента нужно отобрать не одного, а группу лучших выпускников. Тогда адмирал выложил всю правду - о том, как ему позвонил шеф Гонсалес и рассказал о твоих затруднениях…

    -  Гонсалес из «Интерстара»? - вырвалось у меня. Мне было известно, что словом «шеф» в ВКС принято называть главных старшин. - Так он тоже?…

    -  Да, он тоже. Как я понимаю, этот старик до сих пор молится на твоего отца и считает его героем. Он собирался прибегнуть к каким-то махинациям, я полагаю, не совсем законным, что принять тебя в «Интерстар».