— Быть может, миссис де Уинтер не представляла себе, насколько ценна эта безделушка? — сказала миссис Дэнверс, глядя на меня.

— Нет, — жалким голосом пролепетала я. — Я как раз подумала, что она, наверно, очень ценная. Потому и собрала все кусочки до единого.

— И спрятала их в глубине ящика, где бы их никто не нашел, да? — со смехом проговорил Максим и пожал плечами. — Словно младшая горничная, да, миссис Дэнверс? Только от младшей горничной и можно этого ждать.

— Младшей горничной в Мэндерли не разрешается и пальцем дотронуться до безделушек в кабинете, сэр, — сказала миссис Дэнверс.

— Да, действительно, вряд ли бы вы пустили ее туда, — сказал Максим.

— Это очень досадно, — сказала миссис Дэнверс. — По-моему, у нас еще ни разу в кабинете ничего не разбивалось. Мы всегда были так осторожны. Я вытирала там пыль сама с… прошлого года. Никому не могла это доверить. Когда миссис де Уинтер была жива, мы вытирали ценные вещи вместе.

— Да, вы правы, но о чем теперь говорить? Будем считать, что мы покончили с этим, миссис Дэнверс.

Она вышла из комнаты, а я села на диван в эркере и уставилась в окно. Максим снова взял в руки газеты. Мы оба молчали.

— Мне так жаль, так ужасно жаль, милый, — сказала я наконец. — Это было так неосмотрительно с моей стороны. Я даже сама не понимаю, как это вышло. Я ставила книги на бюро — хотела посмотреть, будут ли они там стоять, — и купидон соскользнул на пол.

— Мое прелестное дитя, забудем об этом. Какое это имеет значение?

— Очень большое. Я должна была быть внимательнее. Миссис Дэнверс, должно быть, страшно на меня сердится.

— Какого дьявола ей на тебя сердиться? Это не ее статуэтка.

— Да, но она так всем здесь гордится. Как подумаю, что никто ни разу ничего здесь не разбивал! А я разбила. Просто ужасно!

— Лучше ты, чем бедолага Роберт.

— Нет, лучше Роберт. Миссис Дэнверс никогда мне этого не простит.

— Пропади она пропадом, эта миссис Дэнверс, — сказал Максим. — Что она — господь всемогущий, что ли? Я тебя не понимаю. Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что боишься ее?

— Ну, не то чтобы боюсь… Я не так часто ее вижу. Не боюсь, а… Нет, мне трудно объяснить.

— Ты так нелепо ведешь себя, — продолжал Максим. — Подумать только — не позвать ее, когда разбила эту штуку. Тебе только и надо было, что сказать: «Возьмите ее, миссис Дэнверс, и отдайте склеить». Это бы она поняла. А вместо того ты суешь осколки в конверт и прячешь их на дно ящика. В точности как младшая горничная, а не как хозяйка дома.

— А я и правда похожа на младшую горничную, — медленно произнесла я, — очень многими своими чертами и повадками. Я и сама это знаю. Вот почему у меня так много общего с Клэрис. Мы с ней стоим на равной ноге. Из-за того она меня и любит. На днях я ходила навещать ее матушку. И знаешь, что та сказала? Я спросила, как она думает, Клэрис у нас хорошо? И она ответила: «О да, миссис де Уинтер, Клэрис так у вас все нравится, она говорит: „Даже не похоже, что она леди, мам, кажется, она — одна из нас“». Как ты думаешь, это похвала с ее стороны или порицание?

— С ее стороны — не знаю, — сказал Максим, — но, вспоминая мать Клэрис, я бы воспринял ее слова как оскорбление. В доме у них всегда ужасный беспорядок и пахнет вареной капустой. Было время, когда там копошилось девять маленьких ребятишек, а сама она возилась на огороде без туфель, повязав голову старым чулком.