— Она прожила много лет у тетки, — сказала я подавленно. — Не скрою, на серой юбке у меня спереди на подоле пятно, но я никогда не хожу без туфель, и не подвязываю голову старым чулком.

Теперь я понимала, почему Клэрис, в отличие от Элис, не смотрит с таким презрением на мое нижнее белье.

— Может быть, мне потому приятнее ходить в гости к матери Клэрис, чем к таким людям, как жена епископа? — продолжала я. — Жена епископа ни разу не сказала, что я — одна из них.

— Если ты будешь надевать грязную юбку, когда едешь к ней с визитом, вряд ли она когда-нибудь скажет так, — подтвердил Максим.

— Конечно же, я не ездила к ней в старой юбке. Я надела платье, — сказала я. — И вообще, я невысокого мнения о людях, которые судят о других по одежке.

— Я думаю, жена епископа не придает никакого значения тому, кто как одет, — сказал Максим, — но она, возможно, сильно удивилась, когда ты села на самый краешек стула и отвечала лишь «да» и «нет», словно пришла наниматься в прислуги, а так именно ты и вела себя в тот единственный раз, что мы с тобой вместе ездили к кому-то с визитом.

— Я же не виновата, что я робею.

— Конечно, милочка, я знаю. Но ты и не пытаешься перебороть себя.

— Ты несправедлив, — сказала я. — Я борюсь с собой каждый день, каждый раз, что еду к кому-нибудь или встречаюсь с новыми людьми. Я все время борюсь с собой. Тебе этого не понять. Тебе все легко, ты привык ко всему этому с детства. А я получила совсем другое воспитание.

— Чепуха, — сказал Максим. — Дело вовсе не в воспитании, как ты утверждаешь; это вопрос долга. Надо приложить усилие. Ты что думаешь, мне доставляет удовольствие наносить визиты? Да я умираю от скуки. Но в наших краях иначе нельзя.

— Не о скуке речь, — сказала я. — Я не боюсь поскучать. Если бы мне грозила только скука — не о чем было бы и говорить. Я ненавижу, когда меня осматривают с головы до ног, словно я корова-рекордистка.

— Кто осматривает тебя с головы до ног?

— Здесь — все.

— Ну и что с того? Пусть их. Это вносит в их жизнь интерес.

— Почему именно я должна служить объектом их интереса и давать пищу для критики?

— Потому что Мэндерли — единственное, что интересует всю округу.

— Какой же тогда ты нанес удар их гордости, женившись на мне, — сказала я.

Максим не ответил. Он продолжал читать газету.

— Какой же ты тогда нанес удар их гордости, — повторила я. Затем добавила: — Нет, ты не потому женился на мне. Ты знал, что я скучная, тихая и неопытная, и обо мне никогда не будут сплетничать.

Максим швырнул газету на пол и вскочил на ноги.

— Что ты имеешь в виду?

Лицо его потемнело, исказилось, голос сделался жестким — я с трудом узнала его.

— Я… я не знаю, — сказала я, откидываясь назад и прислоняясь к окну. — Я ничего не имею в виду. Почему ты так на меня смотришь?

— Какие тебе здесь передавали сплетни?

— Никакие, — пролепетала я, испуганная его видом. — Я сказала это просто… просто, чтобы что-нибудь сказать. Не гляди на меня так, Максим. Что такого я сказала, в чем дело?

— Кто говорил с тобой? — медленно произнес он.

— Никто. Ни одна живая душа.

— Тогда почему ты сказала то, что ты сказала?

— Сама не знаю.