Вот‑вот, – сказал с левой половины Жухрай. – Допер? Мы теперь с тобой одно целое, дорогой Валерий Яковлевич! Я тебе что гуторю? Это раньше мы с тобой соперниками были, теперь мы – соратники. Братья, так сказать, по разуму! По мозгам, значит! – Он замолчал, потом осторожно спросил сидящего в правом полушарии Брюсова: – А ты ничего не чуешь ?

Чувствую, – признался бывший единоличный хозяин тела.

А что ты чуешь? – с интересом поинтересовался из левого полушария Жухрай.

Морду тебе хочется набить! – Валерий Яковлевич Брюсов сжал кулаки с такой силой, даже костяшки побелели.

Иван Николаевич Жухрай бережно разжал кулаки.

Не горячись, – посоветовал он. – Сам понимаешь, это все равно что самого себя бить… Ты же, Валера, не мазохист какой, чтобы от собственной боли кайф испытывать? Я тебе про другое гуторю. Лично у меня такое, товарищ, чувство, что я словно бы на части разодранный. Будто часть меня здесь присутствует, а другая часть где‑то далеко‑далеко…

Валерий Яковлевич поднялся с постели и принялся нервно расхаживать по комнате. Странное дело, теперь ему казалось, что левый глаз видит как‑то не так. Более того, ему казалось, что левый глаз и смотрит как‑то не так. Было в нем нечто от пристального коммунистического прищура губернатора.

Разговаривать не хотелось. Однако и прежней ненависти к своему политическому противнику Валерий Яковлевич не чувствовал. Глупо ненавидеть то, что живет в тебе. Было ощущение обреченности. Вот ведь влип! Что же теперь, всю оставшуюся жизнь с зашоренным идиотом в голове жить? Он тяжело вздохнул.

Нет, – сказал он. – Не знаю, как ты, а я вроде бы в целости. Ну, может, чего несущественного и не хватает. По мелочам вроде памяти.

Завидую я тебе, братишка, – сказал Жухрай. – А я тут вот сижу, гляжу по сторонам. И все мне не так! Словно бы меня в тыл к американцам забросили. Вроде бы и гуторят вокруг по‑нашему, и обстановочка у тебя в квартире, как у меня. А все равно – все не родное. Последний раз я такое испытывал, когда в Германию ездил по обмену опытом. Вот, помню, губернатор ихний из Мюнхенских земель… герр Шредер… вроде и мужик неплохой, и шнапс пьет, как воду, даже без закуси… А все равно все чужое. И коровы не такие, и поля аккуратнень‑кие,как в опытном хозяйстве института земледелия… И колхозники там сытые и толстенькие, как инструктора из моей администрации!

Голос губернатора жужжал внутри черепа, словно пчела забралась в тюльпан, облилась нектара и никак не могла выбраться наружу. Густой был голос, вязкий такой.

Валерий Яковлевич снова принялся мысленно приглядываться к себе. Никаких отклонений особенных он пока не замечал. Но, положа руку на сердце, кто бы из читателей этих строк смог бы с ходу определить, вся ли его личность на месте, или чего‑то в ней не хватает? И неудивительно – ведь все мы живем в дурдоме, именуемом современной Россией. В происходящих событиях в ней трудно разобраться даже квалифицированному врачу‑психиатру, что уж говорить о тех, кого всегда именовали простыми людьми! Нас жалеть надо? Такой диагноз, как вялотекущая шизофрения, можно смело ставить двум третям населения страны. Или даже всему населению, ведь все, что происходит вокруг нас, – это и есть самая настоящая вялотекущая шизофрения. В каждом из нас живет бескорыстный строитель коммунизма и одновременно хапуга, жаждущий личного достатка. И что интересно – они ведь прекрасно уживаются и стараются друг другу не мешать. Потому как очень хочется жить в достатке и при этом знать, что впереди тебя ждет светлое будущее.

Знаешь что? – начал Жухрай. –Давай, дорогой мой Валерий Яковлевич, придем к консенсусу.