Валерий Яковлевич в поэзии не был силен, поэтому стыдливо поинтересовался, какого именно Женьку имеет в виду ребенок.

– Да Евтушенко, кого же еще! – вскинул упрямый подбородок Мишенька. – Талант ведь, Маяковскому с Есениным не уступит, а смотри, какими кривыми тропками в литературу входил!

– Ты лучше рисуй, – посоветовал Валерий Яковлевич, несколько шалея от последних слов сына. Ты только посмотри, едва с горшка слез, а уже критикует. И кого? Евгения Евтушенко Брюсов, несмотря на свою поэтическую фамилию, никогда не читал, все некогда было, но Валерий Яковлевич слышал об этом поэте много. А много говорят и много пишут лишь о талантливых и потому значительных людях. Но критика значительных людей всегда опасна, лучше уж помалкивать в тряпочку. Слова ребенка резали слух. Это все равно как если бы сам Валерий Яковлевич Брюсов взялся критиковать президента или хотя бы, скажем, министра торговли. Впрочем, такое могло случиться лишь в случае его душевной болезни или временного помутнения рассудка. Только глупый медведь из анекдота будет пилить сук, на котором сидит. Опасные слова говорил маленький Мишутка, такие слова только на кухне шепотом говорят, и то лишь тогда, когда окна плотно закрыты. Брюсову даже перекреститься захотелось, только он вспомнить не мог, как это правильно делается. Пусть уж лучше рисует. Картинку всегда спрятать можно, а слово, оно, как говорится, не воробей вылетит – не поймешь!

Мишутка независимо пожал узенькими плечами, взял карандаш, лег на живот и снова принялся подрумянивать президентские щеки. Красивый у него получался президент, здоровый такой, веселый.

– Ты не волнуйся, старик, – рассеянно сказал Миша. –

Придет время, и стихотворения напишу, и поэмы, и в Союз писателей меня обязательно примут. Не дурнее других. Глянь вон, на полочке стишки лежат. Вот уж действительно люди пишут! Уж если с такими принимают…

На полочке действительно лежало несколько тощеньких разноцветных книжечек. Не иначе, Анна Леонидовна стихотворные сборники покупала. Пыталась таким образом интерес к поэтическому творчеству у сына пробудить. Валерий Яковлевич сгреб книжки и вышел, чтобы не тревожить увлеченного делом сына.

На кухне он сел за стол и открыл первую попавшуюся книжицу. Книжица эта называлась «Земное удивление» и принадлежала перу известной царицынской поэтессы Валентины Мамуриной,

…как у нас в казачестве водится, на столе догорает свеча, За столом сидит Богородица, пьет из блюдечка крепкий чай…

М‑да! Валерий Яковлевич перелистнул несколько страничек и снова уткнулся в текст.

…Девок красных сводит с ума деревенский крепкий первач. Вот и я хватила сама – и теперь хоть смейся, хоть плачь…

Брюсов торопливо захлопнул коварную книжицу и подумал, что, может быть, они напрасно придираются к ребенку, может, это просто необходимо для вдохновения – дерябнуть соточку, притомить немножко принятую водочку пивком и сесть за стол нетленку лепить. Вон и поэтесса знаменитая первача не чурается, хлопнет стаканчик, с девками попляшет, попишет немного, а потом всю ночь с Богородицей чай пьет. Впрочем, это еще разобраться надо – чай ли они по ночам пьют.

Валерий Яковлевич взял в руки следующую книгу. С разворота на него глянул бравый сокол пенсионного возраста с лауреатским значком на лацкане пиджака. Владимир Мако‑вецкий делился с читателями своими избранными стихами. Книжица была старая, еще времен начала перестройки.