— Тебя звал кто-нибудь? По пригласительному билету или зайцем?

«Сердится — это хорошо, — подумал я, — не будет так задаваться».

— Не знаешь, что посторонним запрещается быть в расположении бригады? — Серега пододвинул поближе к себе связку черных бикфордовых шнуров с медными капсюлями на конце.

— Откуда мне знать?

— Сиди и не приближайся. — Всегда смешливое лицо Сереги с круто торчащим, как у циркового клоуна, носом на этот раз не было расположено к улыбкам.

Он навертывал на деревянную болванку шуршащую, как жесть, пергаментную бумагу и совком засыпал в бумажный стакан аммонитку — белый порошок — из надорванного бумажного мешка. Потом вставил внутрь капсюль с куском шнура.

Под кустом, на обрывке мешка уже лежали рядком похожие друг на друга, как родные братья, шесть патронов с хвостиками.

— Мины? — спросил я, все сразу поняв.

— Эге. — Серега продолжал уминать пальцами аммонит в стакане, крошить комки. — Больше вопросов нет? Поди-ка прогуляйся. Не люблю я, когда возле аммонита посторонняя шпана сидит.

— Не хочу я гулять, — сказал я, — нагулялся, как к вам тащился. Едва нашел…

Серега аккуратно положил новый заряженный патрон к остальным.

— И медведь не задрал? Ну и отчаянный ты, я вижу…

Я насупился: опять за старое взялся!

— А как насчет того, чтобы пойти во взрывники? — спросил Серега. — Работа сверхгероическая, после каждых ста взрывов дают медаль, а после двухсот — орден… Ну?

Я молчал.

— Не нравится? — деланно удивился Серега. — А я думал, ты без ума от нас…

Я уже стал немножко сожалеть, что вел себя, как рыба. И когда Серега спросил, кем бы я хотел быть, я выпалил:

— Конечно, моряком, только вот до моря далековато!

— Ничуть. Мы тебе его сюда, как щенка на цепочке, приведем. Так сказать, закажем с доставкой на дом. Разольется выше плотины Ангарское море, широкое, со штормами и штилями. Вот и будешь водить по нему корабли, а я со своей аммониткой поеду готовить другие моря…

Я улыбнулся и машинально потянулся за обрезком бикфордова шнура. До чего все легко и просто получается у Сереги!

— А ну положи шнур!

Я бросил его на траву.

— Лучше тупые буры прибери… И не надрывайся, по одному: тяжелые…

Скоро стук в колодцах стал затихать. Рабочие, находившиеся вверху, принялись крутить ручки воротов, и из колодцев стали появляться бурильщики. Среди них я едва узнал дядю Федю. Огромный, неуклюжий, он вынес ногу из бадьи, размял спину, потом снял с лица маску-респиратор и плюнул на землю. Слюна была зеленая.

Да и все лицо его было заляпано зеленой жижей. Уши, лоб, щеки — все покрывала корка грязи и размолотой в пыль диабазовой скалы.

— Воды в колодцах черт знает сколько. Чуть не по колено.

Пока дядя Федя менял вату в коробочке респиратора, предохранявшего легкие от пыли, в его колодец опустили шланг, и застучал маленький насосик, толчками выплевывая мутную воду. А потом бурильщики снова полезли под землю, и над колодцами снова закурились ядовитые зеленоватые дымки…

Быстро неслось время, я и не заметил, как бурильщики закончили шпуры. В них вставили приготовленные Серегой патроны, подожгли бикфордовы шнуры, и один за другим стали гулко лопаться выстрелы.

А вечером все гурьбой повалили к Ангаре мыться. Стащив куртки и майки, забравшись на камни, ополаскивались до пояса, смывали с лиц зеленый «грим», въевшуюся в поры каменную пыль, оглушая Ангару воплями и смехом.