Положишь на день четыре километра — большего трудно требовать, — все равно меньше года не выйдет на этот ухажерский кросс. Тут уж ничего не поделаешь. Любовь — это сплошное терпение, вот почему я так ненавижу эту штуку — любовь.
Надя смеялась легкомысленной болтовне подруги, у нее понемногу отходило сердце после вчерашней неудачи на партсобрании. Катя запоздало — всего года полтора назад — из шумного, дерзкого и озорного подростка, грозы мальчишек, превратилась в красивую девушку, которую все — даже недавние враги по школе и улице — наперегонки ублажали. Она до сих пор тайно удивлялась необыкновенному повороту в своей жизни и спешила использовать его до капли, словно завтра все это должно было кончиться и ей снова предстояло превратиться в костлявую стремительную девчонку, и снова ей будут кричать вслед: «Тебе бы мальчишкой родиться, хулиганка!»
Она скосила глаза на Надю и, бросив зеркало, подбежала к ней и обняла ее.
— Наденька, послушай! — сказала она нежно. — Недавно они приходили ко мне в диспетчерскую — страшилище Закатов и этот новый начальник лаборатории. Ты бы посмотрела на него, Надюша. Высокий, молодой, глаза, как у поэта, честное слово, горят! И черные усики, подстриженные такие, ужасно люблю, когда усы!.. А серьезный! Я такого серьезного еще не видела, даже удивительно. Вот бы тебе с ним познакомиться! Хочешь, устрою через Лубянского? Они друзья, а мне Георгин ни в чем не откажет: что скажу, то и будет.
Надя с досадой высвободилась из Катиных объятий.
— Видела я его, даже разговаривала. Ни с того, ни с сего нагрубил мне, хотя по-настоящему скорее я должна была грубить: ведь они нам мешают, а не мы им. И прости, но «друг Лубянского» — теперь для меня плохая рекомендация.
В дверь постучали громким, уверенным стуком. Катя быстро сказала:
— Твой наладчик, будь он неладен, голову даю!.. Это, вправду, был Селиков. Увидев Надю в халате, он возмутился:
— Надя, это что такое? Разве вы забыли о прогулке? Переодевайтесь — я отвернусь.
— Я не пойду, — сказала Надя. — Погода плохая. Лучше вечером, Сережа, куда-нибудь в кино.
— А что за прогулка? — поинтересовалась Катя. — Может, я с вами?
Селиков в недоумении поглядел на хмурую Надю, объяснил, что сегодня в Каскадном ущелье лыжные гонки, будет весь город — спортколлективы рудников, заводов, фабрики и техникума.
Катя заметалась по комнате, хватая вещи.
— Никаких отговорок, Надя! — объявила она. — Погода великолепная — самые хорошие тучки и снежок, не каждый же день солнце, в самом деле! Вот что, Сережа, ваше отворачивание меня не устраивает, марш в коридор! И пока не позову, ни признака жизни!
Она бесцеремонно вытолкала Селикова. Минут через пять одетые в лыжные костюмы они вышли на улицу. Падал мокрый снег, по улицам крутился сырой ветер, было холодновато. Произошло обычное на севере внезапное изменение погоды: сияющая весна вдруг снова превратилась в зиму.
— Расскажите, Сережа, что за человек Лесков, — попросила Катя по дороге.
О новом начальнике лаборатории Селиков говорил с охотой:
— Лесков у нас орел!
Катя прервала его:
— То самое, что я говорила, подумай над моими словами, Надя.
Селиков подозрительно повернул к ней голову.
— Вы о чем, Катя?
— Ни о чем, Сережа, — ответила она, засмеявшись. — Женские дела — вам неинтересно.
Каскадное ущелье находилось километрах в восьми от города. У входа в ущелье бесновался вздувшийся ручей. Катя, отказавшись от помощи Селикова, прыгала с камня на камень — дело это кончилось тем, что она провалилась в ледяную воду. |