— Чары — это совокупность форм, соединенных вместе для достижения определенного эффекта, в то время как в слово «ритуал» уже вложено его значение: это последовательно выстраиваемые формы, которые с помощью определенного инвентаря помогают активизировать некий процесс, — объяснил наставник. — Они все довольно старые, разработаны в первой половине восемнадцатого века.

— А насколько важно, какие элементы используются в ритуале? — спросил я.

— Не знаю, честное слово, — ответил Найтингейл. — Ритуалы вообще проводятся очень редко, иначе в начале двадцатого века подверглись бы глобальному обновлению.

— Можете научить меня проводить их? — спросил я.

Тоби, заметив, что я мажу маслом ломтик хлеба, сел рядом и выжидающе на меня уставился. Я отломил ему маленький кусочек.

— Проблема в том, — сказал Найтигейл, — что любой ритуал как таковой требует принесения в жертву животного.

— Ну что ж, — проговорил я, — Тоби у нас довольно упитанный.

— Современное общество не одобряет подобных действий, — сказал Найтингейл. — Особенно возражает церковь, в чьих владениях — так уж получилось — нам придется это делать.

— А для чего нужна жертва?

— Бартоломью пишет, что в момент смерти живого существа его природная магия становится доступной для призрака. Он «подпитывается» этой магией, что помогает ему быть в определенной степени материальным.

— То есть жизненная энергия животного играет роль магического топлива? — спросил я.

— Именно.

— А можно приносить в жертву не животных, а людей? — спросил я. — И забирать таким же образом их энергию?

— Да. Но есть одно «но».

— В чем же оно заключается?

— Вас будут непрестанно преследовать повсюду, перевернут небо и землю и в конце концов найдут и казнят.

Я предпочел не спрашивать, кто именно призван преследовать и казнить.

Тоби тявкнул, настоятельно требуя колбасы.

— Ну, если нужен только источник магии, — проговорил я, — то, полагаю, мы обойдемся без жертв.

По Бартоломью, чем ближе вы находитесь к могиле человека, чей призрак ищете, тем лучше. Поэтому я пару часов внимательно изучал приходские книги, в то время как Найтингейл старался убедить настоятеля, что мы охотимся за хулиганами, оскверняющими храмы. Данный конкретный храм выглядит, кстати, очень необычно — огромный прямоугольный каменный сарай, возведенный Иниго Джонсом.

Восточный портик, возле которого я впервые повстречал Николаса Уоллпенни, оказался ложным. Настоящий вход обнаружился с западной стороны, из бывшего заднего дворика, ныне сада. В этот сад со стороны Бедфорд-стрит вели тяжелые кованые ворота. Найтингейлу в конце концов удалось уговорить настоятеля дать ему на время ключи.

— Если вы собираетесь устроить здесь засаду, — предложил тот, — не лучше ли будет мне остаться? Мало ли что.

— Боюсь, что они следят за вами, — возразил Найтингейл. — Нам нужно, чтобы они убедились, что поле чисто, тогда они явятся, и мы схватим их с поличным.

— Мне грозит опасность? — быстро спросил настоятель.

Найтингейл пристально посмотрел ему в глаза.

— Только в том случае, если вы останетесь сегодня ночью в церкви, — ответил он.

Садик с трех сторон окружали кирпичные стены частных домов. Все окна, выходящие сюда, затянуты шторами. Дома эти были построены так же давно, как и все остальные здания при церкви.