Он позвонил в звонок и стал ждать. Но тут он вспомнил, что говорила Шерон, и позвонил еще три раза. В окне над ним появилась встрепанная черная голова. На него уставилась пара налитых кровью глаз, явно не узнававших его. Затем в пыль у его ног упала связка ключей, и голова исчезла.

Том поднялся по каменным ступеням. Дверь наверху была раскрыта. На пороге он задержался.

— Заходите, — произнес Ахмед с некоторым сомнением в голосе и почесал голову. Он был в белом халате, босиком. — Сидите, пока я приготовлю чай.

Том опустился на одну из подушек у стены и ми-пут двадцать разглядывал драпировки, развешанные на стенах. Было похоже, что хозяин забыл о нем. Но наконец он появился с мятным чаем и какими-то маленькими пирожными и печеньем.

— Пожалуйста, простите мне мой вид и некоторую скованность в движениях, — сказал он. — Сегодня ночью у меня была схватка с джиннией, одна из самых тяжелых за все время. В городе творилось черт-те что. Она вконец распоясалась, и мне с трудом удалось хоть как-нибудь утихомирить ее. Я почти не сомкнул глаз.

Говоря это, Ахмед отчаянно зевал и раздраженно жестикулировал. Том был не в состоянии более или менее осмысленно реагировать на эти жалобы. Ахмед отзывался о своих демонах, как о каких-нибудь неблагоприятных погодных условиях, но вид у него при этом был такой, будто он действительно всю ночь дрался со вполне реальным и не хилым противником.

— А она что, одна приходит? — спросил Том, чувствуя себя довольно глупо.

Ахмед уставился на него, словно удивляясь тому, что кого-то всерьез интересуют его враги. Том глотнул прекрасный чай с мятой — отчасти для того, чтобы увернуться от пристального взгляда.

— Ну да. Сначала, конечно, она одна, потом она делится, и получаются семеро, каждая из них опять делится, и так до тех пор, пока мне не удается остановить их.

Ахмед встал, взял резную деревянную шкатулку и снова сел. Том подумал, что он хочет показать ему что-то, хранящееся в шкатулке, но араб просто достал из нее пакетик с гашишем и бумагу для самокруток. Умело свернув одну, он предложил ее англичанину, а когда тот отказался, раскурил ее сам.

— Самый верный способ воспрепятствовать их размножению, вы согласны? — спросил Ахмед.

— Да-да, разумеется.

— Этой ночью, Том, она явилась с головой бабуина, — хотела обмануть меня.

— Вы запомнили мое имя?

— Я не забываю приятных людей. И еще я хочу заметить, что мне нравится, как вы краснеете и как Вьете чай. А им я сказал прямо: «Не думайте, что вам удастся издеваться надо мной, притворившись стадом мартышек. Либо мы воюем, как люди, либо никакой схватки не будет». Такие доводы на них действуют.

— Вот как?

— О да. Им нет никакого интереса в том, чтобы вы сразу сдались. Им надо, чтобы вы сразились с ними, иначе они умирают.

Том был сбит с толку.

— Но разве это не то, что вам нужно?

Ахмед затянулся от души и выпустил тонкую длинную струю голубого дыма. Он бросил на Тома такой взгляд, словно ему было немного жаль англичанина.

— Свитки. Вы пришли из-за них. Вы хотите знать, что я выяснил?

— Да. Я хотел спросить, как движется дело. Меня очень интересует, что там написано.

Это была ложь, по крайней мере отчасти. Тома, конечно, в какой-то степени интересовало содержание рукописей, но это был лишь предлог для сегодняшнего визита к Ахмеду.

— Итак, свитки, — кивнул Ахмед. — Да, свитки. Они оказались очень любопытными.

— Правда? В каком отношении?

Ахмед глубоко задумался.

— В том, что они необычны, — ответил он. — И с трудом поддаются переводу.