— Потом, — сказал он. — Потом обсудим, хорошо?

— Хорошо, любимый, — отозвалась с показным смирением, которому он давно знал цену.

В последующие дни она начала потихоньку расхаживаться. Под бдительным оком Кныша послушно выполняла дыхательную гимнастику с постепенным увеличением нагрузок. Много и с аппетитом ела. На второй день выпила вина. По ее виду трудно было догадаться, что ее двое суток подряд пытали и насиловали, это больше всего беспокоило Кныша. Он сам не раз спасался от смерти и помнил, какого это требует напряжения. Кампертер тоже видел, что она затаилась, и подозревал, что в ней тикает бомба с заведенным часовым механизмом. Она никого не пускала к себе в душу, а это очень опасно, если учесть, какие испытания выпали на ее долю. Он привел к ней психиатра, ста-ричка-боровичка со странным именем Шустик Хасанович Куроедов. Таина согласилась с ним встретиться, но с условием, что при беседе не будет никого постороннего. Кныш изобразил обиду:

— Разве я тебе посторонний?

— Ты — нет. Но я буду стесняться.

Такой ответ его удовлетворил: это было все равно, что услышать от футбольного мяча, что он краснеет от стыда, влетая в ворота, — то есть вполне в ее духе. Шустик Хасанович пробыл в палате около двух часов и вышел оттуда задумчивый, как Будда, хотя до этого строил рожи, игриво потирал сухонькие ручки, сверкал позолоченными окулярами и походил на старого идиота, что соответствовало представлению Кныша о знаменитых психиатрах, почерпнутому в основном из кино. Он проводил его в кабинет к Кампертеру. Там они уселись в кружок, и сестра Наталья подала кофе со сливками и сдобное печенье.

— Как вы ее находите? — поинтересовался Кампертер.

— С точки зрения психиатрии — вполне здоровый экземпляр. — Шустик Хасанович энергично подергал себя за ухо. — Однако ее фантазии… — он обратил подозрительный взгляд на Кныша. — Простите, юноша, вам лично кем она приходится?

— Невеста, — сказал Кныш.

— Ага… Вот вы и просветите меня, старика… Она утверждает, что она девица. Соответствует ли это действительности?

— В каком смысле?

— В самом прямом.

— Об этом мы еще не разговаривали, — промямлил Кныш, с трудом подавляя улыбку. Профессор дернул себя за ухо с явным намерением его оторвать.

— Милый юноша, не заставляйте меня думать о вашем поколении еще хуже, чем я о нем думаю.

Кампертер поспешил вмешаться — подлил в чашку сливок, пододвинул ему печенье.

— Если я правильно понял, профессор, вы не заметили у нее никаких отклонений?

— Повторяю, коллега, она здоровее каждого из нас. Да это и немудрено.

— Что вы имеете в виду?

— То самое, коллега, — профессор перешел ко второму уху, убедясь, что первое держится крепко. — При ее внешних данных, да при таких родителях… Девочка призналась мне под секретом, но вы, разумеется, в курсе?

Кампертер переглянулся с Кнышем.

— Разумеется, — осторожно согласился Кампертер. — А кто ее родители?

Профессор с уважением ткнул пальцем в потолок.

— Или у вас есть сомнения?

— Совершенно никаких, — чуть ли не хором ответили Кныш и Кампертер.

…В тот же день он позвонил полковнику Милюкову, единственному человеку, который мог им помочь. Если по каким-то причинам тот откажется, то дело швах.

Кныш начал разговор обиняком, но полковник понял его с полуслова.

— Паспорт у тебя с собой, капитан?

— Да.